, к тому же он был осторожен, хорошенько позаботился о теле и даже не поленился очистить его кислотой, украденной из мастерской. Никто не видел. Он непременно отстоит смену.
Я уселся на бочку напротив главного выхода и стал ждать наступления сумерек. Однажды, в бытность агентом, я, переодевшись нищим, проторчал у борделя восемнадцать часов и, когда нужный мне человек вышел, не упустил шанса огреть его костылем по затылку. Но тогда я был в полной боевой готовности – терпение принадлежит к числу навыков, которые быстро теряются, когда ими не пользуешься. Я боролся с желанием скрутить сигарету.
Прошел час, другой.
Наконец долгожданный звон колокола над воротами прозвучал, возвестив об окончании рабочего дня, и киренцы начали спешно покидать фабрику. Подняв свое усталое тело с бочки, я побрел в хвосте толпы. Моя цель заметно возвышалась над своими земляками, облегчая мою задачу преследования, хотя я и так справился бы. Толпа двигалась в южном направлении, втекая в кабак с незнакомыми киренскими письменами. Я уселся снаружи и скрутил сигарету. Несколько минут ушло на перекур. Я затушил окурок и вошел внутрь.
Заведение было, как и у всех еретиков: широкий и тусклый зал, заставленный рядами длинных деревянных столов. Грубые, неуслужливые половые подавали чашки горького зеленого кисваса каждому, у кого в кармане водились монеты. Я уселся на стул у задней стены, понимая, что я здесь единственный некиренец, однако меня это мало тревожило. Ко мне подошел половой с плоским, будто сплющенным дубовой доской лицом, и я заказал порцию популярного среди еретиков напитка. Его принесли на удивление быстро, и, потягивая из чаши, я принялся разглядывать публику.
Мой киренец сидел в одиночестве, что не удивило меня. Он был словно отмечен пороком такого сорта, который люди обычно чувствуют на расстоянии. Его сослуживцы, конечно, не объяснили бы это такими словами. Они предпочли бы назвать его странным или замкнутым, сказали бы, что у него гнилые зубы и он никогда не моется, но под этим они все равно понимали бы что-то ненормальное в этом человеке, нечто такое, что можно почувствовать, но нельзя назвать. По-настоящему опасные люди научились скрывать свои пороки в окружающем их море банальной безнравственности. Этот же экземпляр не отличался умом, необходимым для таких дел, а потому одиноко сидел за длинным столом, скучная фигура среди развеселых компаний работяг.