Сам детдом также произвел на меня удручающее впечатление.
Во-первых, он был переполнен. Свыше ста детей спали на втором этаже
площадью около 110 метров. По квадратному метру на человека! На
первом этаже в большом полупустом зале располагалась столовая,
рядом кухня, прачечная с умывальниками, красный уголок и пара
комнат для персонала. Детдом напоминал большой муравейник с
немытыми окнами без штор и дырами на стенах, кое-где прикрытыми
портретами вождей. Внутри было грязно, все ходили в уличной обуви,
мусорили и плевали на пол, ложились в грязных ботинках на кровати.
В спальнях одежду вешали на вбитые в стену гвозди, личные вещи
хранили под матрасами, так как больше хранить их было негде. Здесь
тоже был огород, достаточно большой и ухоженный, курятник и загон
со свиньями. Несколько хозяйственных построек во дворе, перед домом
большая площадка и лавки.
За последние дни я немного разжилась личными вещами, теперь у
меня была зубная щетка — большая редкость! — платье с длинным
рукавом, коричневые хлопчатобумажные чулки и лифчик с подвязками
для чулок. Еще мне досталось целое сокровище — старые-престарые, но
довольно крепкие кожаные ботиночки. Вроде бы, мальчишеские, но
здесь это было совершенно непринципиально. Большинство девочек и
даже некоторые воспитательницы носили мужскую обувь.
Заведовал этой богадельней Щепетнев Григорий Борисович, мужчина
чуть за 50. Невысокий, кряжистый, с пышными усами цвета соли с
перцем и бритой головой. С воспитанниками и персоналом он был груб,
часто разговаривал по-хамски и на повышенных тонах. Мог запросто
отвесить подзатыльник или дернуть со всей дури за ухо. Тут вообще
нравы были простые — плюхи мы получали регулярно почти от всех
взрослых, и ни кому на ум не приходило жаловаться на
рукоприкладство. Персонал Щепетнева откровенно побаивался, спорить
с заведующим никто не решался, даже когда тот устраивал выволочку
не по делу. Одним словом, местный хозяин и «наше всё». Воспитатели
и нянечки — несколько женщин и мужчин, как молодые, так и в
возрасте. Все они казались мне грубыми и необразованными. Завхоза,
Савву Ивановича, все здесь звали «дедком». В смысле, не «детский
комитет», а «дедок». У него была неопрятная борода «лопатой»,
длинный фартук и старый засаленный картуз, который он никогда не
снимал. Мне он напомнил дворника дореволюционных времени, как их в
кино показывали. Только бляхи не хватало. Говорили, что он воевал в
Империалистическую, был тяжело ранен, и что у него зимой снега не
выпросишь. Здесь же кухаркой работала его жена Акулина, женщина
сварливая и злая. В штате была еще одна кухарка, конюх, прачка и
разнорабочие. Всего где-то человек 20. Судя по скудности местной
пищи, вся эта шайка-лейка советских детишек объедала, хотя никаких
доказательств этого у меня не имелось, а с учетом местных реалий, а
именно голода, даже без воровства ожидать положительных изменений в
питании не следовало. Скорее наоборот. Если летом еще можно было
получить хоть какую-то добавку к рациону в виде подножного корма,
или, как тут говорили, всяких суррогатов, то зимой, слава богу,
если кислая капуста будет. Успокаивало, в кавычках, конечно, только
знание, что в таком достаточно крупном городе, как Свердловск, с
питанием все же немного лучше будет, чем в деревне.