- Так он через неделю придет и ой что будет! - Валя схватилась
за голову.
- Ну и пойдете к своему участковому, а больше пока ничего
сделать нельзя. Ждите. Наберитесь терпения. Жили же вы как-то все
это время?
После разговора с Русаковой мы побежали в редакцию газеты
«Уральский рабочий», чтобы отдать письмо. Я его вчера после долгих
колебаний все-таки написала. Газета еще не переехала в гигантское
здание через дорогу от обкома ВКП(б), которое достраивалось, но
все-равно располагалась в шаговой доступности на улице Вайнера, там
же, где типография и редакция газеты «На смену». Выяснив, где
принимают письма от граждан, мы немного поплутали по маленьким,
битком набитым сотрудниками и прокуренным кабинетам, и парень лет
20-ти по-деловому принял у нас письмо, даже не посмотрев на
содержание, сделал только пометку на письме и в журнале.
- А ваша редакция всегда отвечает на письма? А как часто
публикуют письма читателей в газете? – спросила я. – Есть ли шанс,
что к нашей проблеме будет интерес?
- Читатели это вы, что ли? – рассмеялся он.
- Конечно! – обиженным хором ответили мы.
- Ладно, сейчас тогда прочту ваше письмо сначала.
Он быстро пробежал глазами текст, потом с удивлением глянул на
нас.
- Ну, вообще-то, наша газета в основном про рабочих пишет. Я вот
даже не помню, когда у нас публикации про детские дома были. (Вот
ты прям здесь сто лет работаешь, все выпуски знаешь, - хмыкнула я
про себя). Тема эта, конечно, злободневная, да только у нас
злободневных тем много.
- Вот смотрите, товарищ…?
- Синицын
- Ага, товарищ Синицын. Мы сегодня сходили в Гороно и горДТК и
отдали жалобу. Вот у меня ее копия (я вытащили из кармана
карандашный черновик). Нам пообещали, что в детдом приедет
комиссия. Ведь можно опубликовать это письмо и сделать несколько
репортажей. Отразить динамику. Проследить, имеются ли положительные
изменения.
- Слушайте, а сходите вы к Рите Кравцовой, она рабкор
молодежного отдела. Поговорите с ней. Вот она за вторым столиком
слева от окна!
В итоге домой мы возвращались уставшие, голодные, но довольные,
а на следующий день как все закрутилось, так и продолжало вертеться
целый месяц. Не было ни дня, чтобы я не жалела о своей
незапланированной «революции». Подорвалась, как ребенок с этими
свиньями, а теперь приходилось все время держать руку на пульсе.
Чуть расслабишься, перестанешь подбадривать окружающих, и все,
сдуются сразу. Бесконечные общие собрания, разборки, идеологическое
накачивание, непрекращающиеся драки. Одно радовало — драться стали
уже отрядом на отряд. Кое-как удалось сколотить костяк
неравнодушных ребят, чтобы начать приводить в порядок хотя бы
спальни. Цехемистер нас не поддержала. У нее, как и у большинства
воспитанников, наши попытки хоть что-то изменить энтузиазма не
вызывали. Равнодушие и лень. А вот Сипачев порадовал. Они вместе в
Дедком, который в отсутствие Щепетнева как-то даже преобразился,
съездили на Елизавет, договорились насчет сена. Потом вместе со
старшими ребятами привели хотя бы в относительный порядок окна в
спальнях, застеклили разбитые, что-то заделали фанерой,
восстановили форточки, чтобы проветривать. Затыкали старым тряпьем
и заклеили газетами щели. Обработали рубанком доски, которые
стелили на кровати вместо сетки, часть заменили. Дедок выделил нам
пару рулонов бязи, которую, как он сказал, держал на черный день, и
мы своими силами перебрали и починили совсем уж дрянные тюфяки,
набили их сеном. Ну и так по мелочи. Конечно, бязи на тюфяки мне
было жалко. Ее лучше было на одежду пустить, а то ситец моментально
рвется, но если Дедок выделил бязь на починку тюфяков, то может у
него еще что-то интересное в закромах родины имеется?