Марк смеётся, удивляется, как столько мощи может быть в изящных
длинных пальчиках, потом просит:
— Можно мне посмотреть на твое лицо?
Сумерки всё равно скроют мои черты, и я приподнимаю вуаль. Его
глаза сразу вспыхивают:
— Красоточка.
По здешним понятиям я очень красива. У меня тонкая талия,
длинные платиновые локоны, яркие глаза.
Новый знакомый вытаскивает портсигар с золотым тиснением и
предлагает мне сигарету, но я отказываюсь. Говорю, что без
разрешения босса не могу принимать ничего из рук посторонних людей.
На самом деле здесь вполне могут подмешать какую-нибудь
психотропную дрянь в еду, напиток или добавить к табаку. Да или
просто мазнуть фильтром по наркотику… Много ли мне надо?
— А чем ты занимаешься? — спрашиваю, хотя уже давно знаю
ответ.
— Да всем понемногу, — Марк старается уклониться от ответа, но
неохотно добавляет: — В основном перевозкой. Отец решил, что мне
пора встать во главе компании.
И не только перевозкой, думаю про себя, но властный голос моего
хозяина прерывает мои размышления.
— Аня! — его силуэт в проёме, и я тут же опускаю вуаль, но шепчу
с намёком: “Мы с тобой ещё увидимся, Марк” и вкладываю в его ладонь
записку, а потом быстрыми шагами иду к хозяину.
Он накидывает на меня меховой песцовый палантин, чуть
приобнимает за плечи, а я, обернувшись, вижу беспокойный взгляд
своего нового знакомого.
Всю неделю после праздников я провела в одиночестве, в номере
отеля. Альберт довёз меня после приёма, но и минуты не задержался.
Только обмолвился, что его пригласили погостить какие-то новые
знакомые, и моё присутствие там нежелательно. Ох и посмеюсь же я,
если какая-нибудь кингстоновская красотка его окольцует, животик
надорву от смеха. Офисные куры до сих пор надеятся, что он обратит
на них внимание, а вот фигушки им.
Те из них, кому повезло, утверждали, что хозяин — пылкий и
умелый любовник. У него всегда полно женщин, и я порой теряюсь в
догадках, почему выбор пал на меня. Но никогда не задаю вопросов.
Пока он меня не трогает, и то — хлеб.
Несколько попыток, несколько жадных поцелуев, но всякий раз,
когда я уже готова уступить, я понимаю, что не могу предать
единственную любовь.
Поэтому, оставшись на несколько дней в одиночестве, я скорее
радуюсь возможности не видеть его, не опасаться его ласк, которые
становятся всё более настойчивыми, потому что он чувствует, как
меня тянет к нему. Наоборот, я радуюсь этой передышке и использую
её, чтобы привести в порядок бардак из мыслей в голове. Еду
официанты оставляют под дверью, день тянется за днем в одиночестве
и почти полной изоляции, но меня это не беспокоит. Мне есть чем
заняться.