Инь — более опытная, по понятным причинам циничная, а главное, привыкшая к такого рода «упражнениям» перед глазком камеры, — и после того, как стала регулярно спать с морфом, воспринимала его как товарища по несчастью и единственного друга, а вот Чудо к ней привязался всерьез. Да и как не привязаться, если Инь была единственным известным ему существом, которое относилось к чудовищу как к Чуду?!
— А потом… Я не знаю, что они задумали. Может, просто пришел мой срок, а может, они решили проверить силу его чувств ко мне. Реакцию на то, что мне будут причинять… боль. Короче говоря, меня отправили на операционный стол, а он как-то узнал, вырвался из своей камеры и…
— И понеслась душа в рай… — закончил в задумчивости Клим.
Инь кивнула:
— Они свели его с ума. Превратили в дикое животное. Это было… страшно.
— Значит, считаешь, он не в себе?
— Не знаю, капитан. Он был в такой ярости… Он убил всех. Они стреляли в него, заряды рвали его тело, но он все равно кидался, пока не покромсал последнего. Я пыталась говорить с ним, но он только рычал… Я испугалась его. Как последняя дура испугалась...
Голос Инь дрогнул, и она отвернулась, резко катнув бритую голову по подушке. Клим потянулся и положил руку ей на плечо, чтобы утешить. Инь некоторое время молчала, а желваки на той щеке, которая была видна, двигались, то вздуваясь, то опадая. А после она вдруг глянула на Клима и откинула с себя одеяло, одновременно раздвигая ноги.
— Ты чего? — шарахнулся тот, невольно охватывая жадным взглядом стройное нагое тело.
— Вы хотите меня. Я это чувствую. Я ничего не смогла сделать для Чудо, но способна дать желанное вам.
— Черт, Инь! — Клим торопливо вернул одеяло на место. — Одно дело, когда нас с ребятами нужда припирает — как после боевой операции под воздействием антидота. Или когда секс по взаимности — потому что чувства и желания общие. А другое… Да, я тебя хочу. Так же как все остальные парни. Но это… неправильно заставлять тебя. Все мы это понимаем. Спи. Прости, что побеспокоил так поздно.
Клим ушел, а потом полночи крутился, проклиная собственное благородство. Уснул он только после того, как сходил в душ, где яростно отдрочил себе, вспоминая стройное белокожее тело, приглашающе распростертое на кровати: раздвинутые ноги, открывавшие вид на нежно розовевшую в неярком свете ночника промежность, впалый живот, небольшие аккуратные груди, яркие соски, наивную и беззащитную ямочку в основании шеи между ключиц, юное лицо… И глаза, в которых стыло понимание, рожденное совсем не детским опытом…