И как часто можно было в его время
сыскать таких же подвижниц? Которые в крымскую войну составляли
первое женское медицинское формирование по оказанию помощи раненым
во время боевых действий. Этой русской женщине Арсений готов был до
земли поклониться, и не только за оказанную ему помощь, но и за то
великое начинание, которое вынесли эти, казалось бы, такие хрупкие
плечи.
Там же она встретила своего суженного,
лично выходила после тяжкого ранения, а жизнь ему спас Николай
Иванович прооперировав почти безнадежного пациента. Своими усилиями
они спасли раненому жизнь, и там же в осаждённом Севастополе она
пошла под венец со своим Федором Семёновичем перед самым
завершением войны.
Позже мужа направили служить в Южной
армии, расквартированной в Кишиневе. Где они совместно проживали,
пока последствия его тяжкого ранения не разлучили супругов. Высоких
чинов тот не достиг, но был истинным слугой царю и отцом
солдатам.
Татьяна Сергеевна всегда очень тепло о
нём отзывалась, рассказывая об их совместной жизни, о взращенном
ими сыне. Тот сейчас служит в другом полку, и именно его комнату
нынче предоставили Арсению.
Подчинённые и сослуживцы мужа до сих
пор, часто захаживают к ней на огонёк и оказывают ей посильную
помощь. А она в свою очередь помогает излечить разные хвори и
последствия старых ранений. Невольно вспомнились написанные
Некрасовым строки: «Есть женщины в русских селеньях». и Арсений тут
же по памяти зачитал их слушавшей Татьяне Сергеевне.
Та чутко внимала его декламации, и
непрошенная слеза скатилась из глаз. Оттого-то он невольно решил
продолжить литературный вечер, зачитав волшебные строки Симонова
«Жди меня, и я вернусь». И огромная сила этих строк никак не могла
оставить женщину равнодушной.
В продолжение литературных чтений он
также включил лирику своего любимого Сергея Есенина. И это
продолжалось более часа, что вернувшаяся с гуляний Глашка даже
ошалела от такого поэтического разгула.
Арсений практически наизусть помнил
лирику Есенина. Возможно оттого, что поэзии этого крестьянского
поэта не было уделено должного внимания в школьной программе, и
врождённое чувство противоречия подвигло на любовь к его
лирике.
В другие вечера он продолжил читать
стихи многих других авторов, в том числе зарубежных, написанную или
переведённую значительно позднее. Даже ветреную Глашку невозможно
стало в те вечера выпроводить на привычные для неё гуляния.