Останавливаюсь я, вылезаю из машины и руку Сашку протягиваю. Что банан обезьяний сую, не побрезгует ли? Нет, поручкались мы с ним как старые приятели – то есть без официоза или там теплоты особой – буднично так это, словно всю жизнь друг друга знаем.
Я, естественно, молчу, жду указаний. А Сашок в сторону отходит и начинает мою машину осматривать. Да придирчиво так, что твой цыган кобылу. Вижу, не очень ему скаты нравятся. Оно и понятно, не новяк, специально не менял, когда у Хари купил, чтобы, значит, свои же ребята меня не ущучили, откуда, мол, бабки достал. Впрочем, не помогла тогда эта хитрость, ну а сейчас просто времени не было заменить.
– Ладно, – машет рукой Сашок, – не та он фигура, чтобы пыль ему в глаза пускать. Сойдёт и так. Поехали.
Открывает дверцу, «дипломатишко» на заднее сиденье забрасывает и сам садится. Ошибся я. Как по мне, так нормальный по величине кейс оказывается, просто в руках у Сашка он что игрушечный.
– Куда? – спрашиваю, выруливая за ворота.
– В центр, – неопределённо бурчит Сашок. – Там подробнее проинструктирую.
В центр, так в центр, думаю, только не очень мне нравится такой разговор. Он что, меня вместо личного шофера использовать собирается? Ни хрена себе – повышение по службе… Но молчу.
И Сашок молчит. Как понимаю, натура у него такая. Не любит попусту трепаться, зато руками-ногами такое вытворяет, что другой краснобай это его умение на свой язык трескучий не раздумывая сменял бы да ещё приплатил.
Короче, едем, молчим. Но я постепенно завожусь. И знаю ведь, что молчание – золото, на себе вчера испробовал, но вот чтобы так вот: полчаса баранку крутить и парой ничего не значащих фраз не переброситься? Нет уж, увольте, не понимаю.
Наконец приезжаем в центр, на площадь имени вечно живого, где он и сам стоит десятиметровым медным изваянием. Ва-аще повезло мужику – в мире, небось, никто подобных почестей не удостаивался. В какой город у нас не приедь, можешь и не спрашивать, как центральная площадь называется и высится ли на ней монумент рукопростёртый.
От таких мыслей мне невольно детство золотое вспомнилось, как пионером у постамента в почётном карауле стоял с рукой, задранной выше маковки, а прохожие на нас гляделки таращили. И ведь горд был до беспамятства, что караул нёс. Вот Сёмку, который машину мне мыл, хрена с два заставишь так стоять. Разве за баксы.