Тихомиров и писатель вернулись с поля вечером. Полина нагрела воды, и они долго и тщательно отмывали пыль и въевшуюся в руки солярку.
– Все болит: плечи, руки, ноги, – пожаловался писатель.
– С непривычки, – утешил его Тихомиров. Потом они ужинали, молча и сосредоточенно. Подавала Анна.
– Теперь спать, – сказал писатель.
– У меня репетиция, – сказал Тихомиров и пошел одеваться. Вышел он в черном костюме, белой рубашке и при галстуке.
– Тогда и я пойду, – сказал писатель и тоже повязал галстук.
Учительницы, модистка и Ильин уже были в клубе. Модистка вела себя несколько странно – старалась все время стать боком. Писателя это заинтриговало, он тоже сдвинулся в сторону и увидел на лице модистки свежие царапины.
– Травмировали на любовном фронте, – объяснила модистка.
Тихомиров внимательно к ней присмотрелся и сказал:
– Лицо для певицы – ее рабочий инструмент. А рабочий инструмент всегда должен быть в исправности.
– Силы были неравные, – сказала модистка. – И мать, и дочь. И все по лицу старались.
– Что хочешь делай, а чтобы за неделю зажило, – предупредил Тихомиров.
И тут в клуб вбежал Лаптев и крикнул:
– Пехова из петли вынули!
Услышав это, модистка спрыгнула с эстрады и бросилась к выходу. За ней побежали Тихомиров, Ильин, писатель и учительницы.
…У дома Пехова уже собрались люди. Среди них был и Буянов, и врач в белом халате, и участковый инспектор Гаврилов в мундире, впопыхах надетом на майку. Врач зачем-то мерил Пехову давление. В стороне всхлипывала жена Пехова, ее успокаивала дочь, плотная девица лет восемнадцати.
Модистка оттолкнула врача и вдруг встала перед Пеховым на колени.
– А обо мне ты подумал? – спросила она.
– Не буду я жить, – сказал Пехов. – Потому что это не жизнь так жить. Все равно на себя руки наложу.
– Я тебе наложу! – возмутилась модистка. – А ну-ка, пойдем!
– Куда? – спросил Пехов.
– Ко мне. Хватит! Больше я тебя ни к кому не отпущу. – И модистка, взяв Пехова за руку, повела его к двери.
– Надо хоть какие вещички собрать… – засомневался Пехов.
– Ничего не надо, – ответила модистка. – Все наживем сами.
И они с Пеховым вышли при полном молчании всех присутствующих. Молчание затягивалось, и только в углу по инерции всхлипывала жена Пехова, наверное еще не очень понимая, что же все-таки произошло. Первой опомнилась дочь Пехова.