- Дай наручники.
Поймать их так и не сумел. Наконец-то она начала бояться. Не
подошла, замерла на пороге. И правильно. Щелк, хорошо. Сам себе не
прикуешь, кто поможет, да?
- Так… закрой дверь на замок. И уходи. Спасибо тебе.
Не ответила. Умная девочка Красная шапочка. Хорошо бы ей
вместо корзинки пирожков в виде квартирки иметь дробовик и
пару-тройку зарядов картечи. Хотя, так-то, если что… толку?
Поздороваться с тьмой он не успел. Да той того и не
требовалось. Как и всегда: неслышно окутала со всех сторон,
раскрыла бездонную пасть и втянула его в себя. Такие дела.
Алое может быть темным. Багровое может переливаться кумачом
и наливаться серым. Жидкое и прозрачное легко превращается в
беспросветно чернильную гущу. Твой личный ад может быть каким
угодно. А вот у него он всегда оказывался страшным, жгучим и
красно-черным.
Здесь нет никакой пустоты. Здесь лишь обжигающие каменные
стены и острая крошка на полу. Здесь горячий сухой воздух
превращает носоглотку в мягкое дерево, изнуренное ударами
напильника. Здесь не Ад, здесь его личное чистилище, затягивающее
каждый раз, когда надо сделать страшное усилие над собой, вгоняя
тело в бешеный ритм.
Это плата за вроде бы хорошие дела, нужные другим. Или ему
самому? На этот вопрос он не может ответить уже очень давно. Сразу
же, как встал на собственный путь, сплошь залитый черной и не живой
кровью, покрытый кричащими темными душами не-мертвых и
распадающимися личинами Других, не имеющих даже зачатка
души.
Красное. Алое. Багровое. Светящееся изломанно-синими
пульсирующими венами и зло-голубыми молниями. Сосуды рвутся,
окатывая его чужой пролитой кровью, пролитой из-за него, когда не
успел, когда не нашел, когда пожалел. Молнии, гнев убитых душ, не
самых чистых, но и не замутненных Мраком, душ тех же самых, чья
кровь, обживающей лавой, хлещет каждый раз, как его заносит
сюда.
Страдать может лишь тело? Ерунда, верьте в это, пока не
окажетесь в такой же клоаке, рвущей, сминающей, душащей и ломающей
легкое вроде бы, как перышко, нечто, живущее в груди любого
человека. Он знает, он чувствует каждый раз, когда станет
нестерпимо мучительно, когда не хватит сил даже на крик боли, даже
на плач страха.