Старые, с облупившейся краской, синей
и красной, доски пола спортзала исчерчены мелом, взятым, наверное,
в комнате вожатых. Извивающиеся червяки непонятных надписей,
напоминающие арабески из красивой книжки «Тысяча и одна ночь»,
которую совсем ещё недавно брал в детской библиотеке. Книгу давали
не всем, но библиотекарь Валентина Петровна меня всегда любила и
подсовывала самые интересные новые поступления. Только там они
казались красивыми, а здесь, в трухлявом здании спортзала, нет. Все
надписи шли по самой границе двойного круга, под снятым
баскетбольным щитом.
В центре красовалась звезда из
соединяющихся прямых линий, один в один как те, что рисовал на
«хвостах» бумажных самолётиков, пускаемых в детсаду. По ее краям
темнели взятые из столовой лагеря старые эмалированные миски, в
которых тихо тлело что-то, из-за чего сюда, под крышу, поднимался
этот самый тяжелый и дурманящий запах. И еще вокруг блестело
огоньками много свечей. Коротких и длинных, толстых и тонких,
совсем почти оплавившихся стеариновых огрызков и новеньких,
ароматических, глупо-красивых, разных. Мерцали, горя ровно и ярко,
давая достаточно света и рисункам на полу, и разложенным матам.
Пять человек, лежащих навзничь. Пять
вершин звезды. Трое парней и две девушки, вожатые старших отрядов,
студенты: Кирилл, Роман, Сева, Лида и Татьяна Вячеславовна.
Странно, но даже сейчас не смог бы назвать ее Таней, не говоря про
Таньку. Именно Татьяна Вячеславовна, по имени и отчеству, только
так.
Как хохотали пацаны с отряда, как
глупо хихикали девчонки, когда вот так обращался к ней. Пунцовый,
взволнованный и немного заикающийся… Всегда старался не смотреть в
холодные голубые глаза, не останавливаться взглядом на строгих,
вытянутых в ниточку, тонких губах без следов помады. Ей она была
без надобности. Губы, пусть и тонкие, но очень красивые, розовые,
нежные и наверняка очень мягкие. Хуже другое.
Сам того нехотя, но я не смотрел ей в
лицо, нет-нет. Всегда старался опускать глаза вниз и постоянно
натыкался на выпуклости белой ткани блузки, туго натянутой на её
груди. От этого становилось еще хуже, и багровели даже кончики
ушей. А рядом всегда тихо заходились хохотом отрядовцы, давно
вопившие за спиной: «влюбился, влюбился!!!» А сейчас… Что это?!
…мама...!