Листья все также хрустели под ногами
умершим летом, только вот, разом, вдруг выглянуло солнце. Бросило
лучей, щедро, не скупясь, на тот берег, на этот. Зардели кусты
рябины, вспыхнули клены за рекой. А сама река вдруг потекла живее,
струясь золотом, успокаивая тихим плеском.
Мужчина остановился на самом краешке,
высясь над водой, завел руки за спину и смотрел перед собой. На
Майку он не обращал никакого внимания. А она, за полдня успев
испугаться за маму, за себя, ужаснувшись Яну и снова испугавшись,
теперь уже пришельцев, незамеченных охраной у ворот, встала рядом.
И, почему-то, прощалась с этим местом, со своим детством и его
небольшим счастьем, ощущаемым так явно, что руку протяни и все.
- Успокоилась? – поинтересовался
мужчина.
Да, да, Майка вдруг поняла, что
совершенно спокойна. Вот для чего он вытащил ее на берег. Снова
покосилась на него, рассматривая уже почти без испуга, и увидела
много интересного.
Серебро седины в неровно выстриженной
бороде, именно бороде, а не в щетине, завивалось почти узором.
Странно симметричным и притягивающим внимание, если всматриваться.
Серебро и густо-черные волосы… даже красиво.
Дубленка оказалась настоящей летной
курткой для пилотов, старой, блестящей от масла. На рукаве, еле
заметный, виднелся кружок шеврона с желтым якорьком. Ткань клешей
показалась знакомой, Майка вдруг судорожно встала вспоминать, где
могла видеть и… мамины винтажные пластинки из семидесятых, точно!
Ткань казалась именно такой, как на фотографиях на них.
Мужчина почесал руку, снова здрав
рукав, блеснули часы. Спортивные? Скорее военные и старые, или
морские или… Широкий кожаный браслет держал на себе сами часы и еще
двух их братьев-близнецов, только маленьких, с непонятными
циферблатами, цветными с неравными долями. Медные окантовки
блестели, как недавно начищенные.
А татуировки оказались не модными и
красивыми. Черные пляшущие линии, фигурки, рубленые странные буквы
сплетались замысловатыми узорами, что-то так и стремящимися
рассказать. И если Майка поняла правильно, то сведи хозяин руки
тыльной стороной ладоней, на них окажется лицо. Или маска.
Удивительно изящная маска с двумя разными половинками, полной
спокойствия и очень гневной.
Спокойная часть вдруг подмигнула
Майке. Та ойкнула.
- Успокоилась? – снова
поинтересовался терпеливо ждущий человек с бородой и странностями.
– А?