Саша и рада была убраться с глаз долой, да недолго пришлось подпирать стенку и слушать Дуняшины попреки и поучения, что “здеся тебе не Москва!”.
“Поединок” Махно с Севой закончился так же внезапно, как начался: вот только что они пепелили друг друга глазами, бранясь - и вдруг смеются, хлопают по плечам, расходятся… Маузер вернулся в кобуру на поясе батьки.
Махно огляделся, заметил Сашу, пошел в ее сторону - она бы попятилась, но за спиною была стена, некуда отступать - и он, понимая это, усмехнулся… Ничего не сделал, не стал хватать за руку, но показал глазами на дверь… и сам вышел, не оглядываясь, точно зная, что она последует за ним. И не волоком, а свободно… будто бы по своей воле.
Саша снова была в той же горнице, где очнулась сколько-то времени назад - она понятия не имела, сколько… Время просто исчезло, стрелки на единственных часах, что попались ей на глаза, прилипли к циферблату, маятник висел безжизненно. Можно было считать вздохи или удары сердца, или аккорды, когда играла музыка, но Саша считала шаги, пока шла след в след за атаманом. За тем, кто, как пели под окнами веселые пьяницы с гармошкой, был здесь и царь, и бог, и конечно, вовсю пользовался и своей атаманской властью, и страхом, что внушал...
В горнице Махно остановил ее неожиданно, не обернувшись - просто вытянул руку в сторону, и она натолкнулась на эту живую преграду, как птица на прутья клетки. Не удержалась, вскрикнула, и вот тогда он обернулся. Обнял, притянул к себе, спросил негромко, ласково:
- Чего боишься? Нешто я обижаю?
Саша, трясясь, как осиновый лист, замотала головой, и кажется, насмешила его. Снова фыркнул по-кошачьи:
- Врешь, боишься. Все боятся, а ты больше других.
Ростом он был невысок - едва ли ей по плечо - но до того казался силен, что, верно, мог бы переломить ее пополам, как тонкое деревце. Страшные глаза смотрели в упор, прожигали насквозь, и ладони жгли, жгли огнем сквозь одежду. Снова становилось жарко и душно, больно в груди, словно ее живьем засунули в печь, и внизу живота пекло больно, сладко и стыдно…
“Должно быть, от водки… Пьяный делает много такого, от чего, протрезвев, краснеет…”
Матерь Божья, ну зачем, для чего, ей вспомнился сейчас Сенека, чьи мудрые изречения на латыни были развешаны в аудитории на Высших женских курсах?...