Из интересных был алхимик. Не такой
безумный и отбитый, как мой, спокойный опрятный мужчина. Пришедший
в ужас, когда увидел, как у нас поставлен рабочий процесс.
Достаточно быстро я понял, что парочка не сработается, пришлось
разводить по разным лабораториям и ставить разные задачи. Ещё
нашлась женщина, разбирающаяся в кожаных и меховых изделиях.
Кожевник? Можно её, полагаю, так называть. Поговорив с ней, решил
заняться производством кожи и изделий углублённо. То, что у меня
уже было, оставалось на весьма посредственном уровне.
Последний интересный экземпляр —
смущённый лысеющий мужчина профессорского возраста. Ему бы пенсне и
портфель в руки для полноты образа.
— Пусть на первый взгляд никакой...
эм... практической пользы моя работа принести не может, я это
понимаю, господин Арантир, однако...
— Говард, вы занимаетесь историей, я
правильно понимаю?
Мужчина кивнул.
— Именно так. Я продолжаю работу
своего наставника, всю жизнь собиравшего и, эм, осмыслявшего все
известные нам сведения о прошедших веках.
Насколько я знал, историки двадцать
первого века знали о веке, например, первом, намного больше, чем о
нём знали люди в, допустим, пятом, десятом или пятнадцатом веках.
Несоизмеримо больше. Научная база, компиляция информации,
многочисленные исследования. Поэтому ждать откровений от моего
гостя не стоило, однако мне было любопытно.
— И вы можете мне сказать, как
появился мир?
Говард уверенно кивнул:
— С твёрдой уверенностью, господин
Арантир! Более того, сотворение мира описано, с некоторой разницей,
в легендах многих народов. Вычленить общие черты и составить
усреднённое представление сумел ещё мой наставник. И я расширял это
представление, хотя в большей степени занимался несколько
иными...
С моей точки зрения, смотрелось
забавно. Я уже прожил или провёл, в этом мире достаточно, чтобы не
только нормально понимать местные языки. Сейчас я именно знал язык,
как знал языки моего мира. Поэтому замечал некоторую архаичность
его речи, когда мой разум достраивал понятия и слова, в этом мире и
этом времени ещё неизвестные.
— Хорошо, Говард. Расскажите мне, как появился этот мир. Мне
весьма интересно, с чего всё начиналось.
Моя великая
реформа с переходом от скелетного труда к человеческому буксовала
на все колёса.
Нет,
крестьян мы постепенно втягивали, обучали и уже начали приставлять
к делу. Они роптали, конечно, но выбора по большому счёту не имели
никакого. Демократия пока оставалась чисто умозрительной
конструкцией в моей голове, и крестьяне оставались людьми
подневольными. Вся эта возня с убеждением и объяснением нужна была
только для одного: появления у работяг мотивации.