– Это тебе.
Вместо отправленного на дно кинжала мне торжественно вручили мой же Гордеевский нож работы Терентьевских мастеров.
– Заслужил. – Урван повесил его на мой пояс, ушкурники одобрительно гаркнули что-то во имя Волка и Священного леса.
– Урван Безухий никогда ничего не забывает. Сегодня ты герой дня вместе с Возюкой и Арцаком. Они отличились на земле, ты на воде. Настоящий речной волк. Можешь первым выбрать трофей.
Сначала слова не дошли. Мой взгляд метнулся по сторонам, веки мелко взморгнули, что вызвало добродушный смех «соратников».
– Это честь, Чапа. – Безухое лицо капитана указало на жмущихся пленниц.
Меня подбодрили выкриками:
– Давай, нечасто получается выбрать раньше капитана!
– Это что же… Но я… – У меня перехватило горло.
Ядрей пихнул в спину:
– Чапа, не выделывайся. Вспомни, о чем мы говорили.
А Урван усмехнулся:
– Не переживай, не на всю жизнь, только до утра.
Пираты заржали, меня бросило в краску. Пленницы со страхом косились на нас. Вряд ли слышали дословно, но голосов здесь не снижали, и они понимали, о чем речь. И ничего не могли сделать. Они – добыча.
«Людей уважают, вещами пользуются».
Я смотрел на Любу. А она на меня – нет. Узнала ли? Как не узнать, если имя горланят так, что по воде рябь идет, и деревья качает. Второго такого имени не сыскать, а если найдется, то как не посмотреть, кому принадлежит?
Люба не смотрела.
– Давай, Чапа, люди ждут.
Мой палец медленно поднялся.
– Ее.
– Тяжелую? Ты что, крышей поехал? Ее и оставили-то для количества, на всякий случай.
– Этот случай наступил. Ее.
Урван хмыкнул, одна половина лица изуродованного скривилась:
– Тебе виднее. Тяжелую, так тяжелую, другие только порадуются. Забирай.
– Куда?
Пираты снова разразились хохотом, от которого вяли уши.
– Лес большой!
Урван напомнил:
– Чапа герой, но он новенький.
Это значило, что следить или хотя бы присматривать за мной не перестанут.
– Пусть идет на «Везучий», ему привычней, места много, и никуда не денутся – выход единственный.
Урван согласился.
– Слыхал? Бери и дуй на челн, пока завтракать не позовем. Грызь, отвези.
Один ушкурник бросил «Про меня не забудьте!» и пошел к лодке. Меня негнущиеся ноги понесли… нет, потащили к пленным.
– Пойдем, – сказал я Любе, остановившись в нескольких шагах.
На двух слогах голос дважды срывался.
Люба подняла взгляд. В нем была пустота.