Но тут за спиной судей открылась
боковая дверка, из нее выскользнул крысик Пияде, подсунул судьям
листок, о чем-то с ними пошушукался и нырнул обратно.
— Заседание объявляется закрытым, —
встал председатель. — Следующее завтра утром. Уведите
подсудимого.
Загрохотали отодвигаемые стулья и
скамейки, меня тронул за плечо боец охраны. Но тронул так, не
резко, а вроде извиняясь — мол, я только исполняю приказ. Круто,
что за меня столько людей. Но что-то чем дальше, тем больше
подозрений, что некоторые товарищи из Верховного штаба (или,
вернее, ЦК КПЮ?) решили довести показательный процесс до
расстрельного приговора. И никакие мои заслуги тут не помогут —
коммунисты смотря в рот Коминтерну и Москве, а там всего несколько
лет назад десятками и сотнями стреляли героев Гражданской войны,
маршалов и орденоносцев. Чем не пример для подражания...
Так что перспективы у меня поганые,
одно счастье, что винтовка плечо не оттягивает и снаряга на поясе и
ремнях не виснет, вели налегке. И снова у општины и участка
тарахтели на холостом легковушки — не иначе, начальство
обзаводилось разгонным транспортом. Логично, по нынешним холодам на
пролетках не очень-то поездишь.
Вдохнул бензиновую гарь, быть может
в последний раз. И чуть было не запел «Взгляни, взгляни в глаза мои
суровые», но скрипнула дверь участка, меня завели внутрь, поместили
в камеру и я принялся гадать, кто меня навестит следующим — Лека,
Иво, или Арсо?
Ни хрена не угадал.
Явился молодой, да ранний, лет
тридцати, хоть залысины и делают его с виду старше, доктор Папо,
трясти насчет бань и вошебоек. Ну точно, все напоследок хотят
выкачать из меня информацию, словно знают, что завтра будет поздно.
Чуть было не послал эскулапа по матушке, но все-таки рассказал, что
знал и помнил. В конце концов, я здесь зачем? Кузькину мать немцам
показывать, и чем меньше партизан тифом выкосит, тем лучше это
получится. Делай что должен и будь что будет.
Ужин принесли Альбина и Марко,
втроем еле выставили настырного доктора. Ребята все пытались
шутить, но у Альки глаза на мокром месте, чуть сам не
расплакался.
Неохота подыхать, и в черное уныние
скатываться тоже неохота, хотел было Альбину отправить с глаз
долой, да она сама вышла и долго в коридоре болтала с часовым.
Все время, пока Марко втирал про
побег