— Все равно не пойму, я-то вам
зачем? У вас же есть люди, взрывчатка, почему вдруг я?
— Давай-ка я тебе малость раскажу,
что происходит, без этого ты замысел не оценишь, — придвинулся
ближе к столу Иво.
И пошло-поехало. Несмотря на
выдающиеся достижения, есть у нас отдельные недостатки. То есть все
наоборот — после двух серьезных поражений, под Ужице и Сараево, как
бы там моя рота не геройствовала, как бы мы со штурмом Плевли не
отличились, сколько бы трофеев не взяли, общие настроения в стране
так себе.
Под Приепольем захватили трех членов
окружного комитета, Мишу Пантича убили на месте, двоих решили
передать немцам, но не успели — один из захваченных бежал и упредил
партизан, третьего отбили.
На северо-востоке Боснии, четники,
несмотря на договоренность о ненападении, атаковали штаб
Маевичского отряда, погибло тридцать человек, включая командира,
комиссара, женщину-врача и членов штаба.
Подринский отряд разгромлен не без
помощи четников, немцы взяли пленных, в том числе командиров.
Под Нишем из лагеря «Црвен Крест» в
результате восстания заключенных бежало свыше ста человек, часть
поймана при помощи четников, расстреляно восемьсот пятьдесят
заложников.
То есть здесь, под благотворным
влиянием Верховного штаба четники ведут себя прилично, а чем ближе
к Белграду, куда не дотягивается волшебный пендаль в лице нашей
роты, безнадзорные четники начинают с немцами в десны жахаться. Так
что все вроде бы налаженные отношения начинают все равно
скатываться в кровавую кашу. Не может один человек так быстро
сдвинуть историю. Или может?
— Штаб считает, что для перелома
настроений нужно провести крупную знаковую диверсию именно в
Белграде.
Ну да, чтобы все увидели, что
партизанские звездюли могут достать где угодно.
— Как в Загребе, на главной почте, —
пояснил Иво. — Тогда группа из восьми человек уничтожила главный
телефонный коммутатор, линии до сих пор восстанавливают. И
радиостанцию этажом ниже.
— Хорошо, а что, наступление русских
под Москвой настроения не поменяло? — цеплялся я за любые
аргументы, уж очень не хотелось в подполье.
— Оно остановилось. Все застыло.
Знать бы, когда немцев опять разобьют.
— Нескоро. Осенью. В ноябре, —
видать, не вся ракия перегорела, если я опять полез с
предсказаниями.
— Это почему еще? — вскинулись
товарищи коммунисты. — Откуда такой пессимизм?