— А ну-ка руками не прикрывай, дыши давай, — прикрикнула баба Маша.
Затем были веники, на камни летел ковш за ковшом, в парной стоял туман. Я смотрел в потолок, боковым зрением ловил движения бабы Маши, иногда мне казалось, что это уже не бабка хлопочет надо мной, а какая-то молоденькая девица. Меня то уносило в беспамятство, то возвращало назад. Мысли путались под постоянное бормотание бабы Маши. Затем я услышал звонкий девичий смех, в ушах зазвенело, и я провалился в темноту.
Проснулся я утром, бодрым и отдохнувшим, как будто и не болел вчера. О недавнем недуге напоминала слабость и дикий голод. Я поднялся с лавки, осмотрел горницу — никого.
— Эй, живые есть? — позвал я.
— Ты чего кричишь? — услышал я девичий голос и повернул в его сторону голову.
Всё, теперь мои глаза от этого нужно отрывать монтировкой. Огромные глаза синего цвета, прямой нос, пухлые губы, чёрные, как смоль, волосы длиной чуть ниже ягодиц, крепкая и тонкая фигурка. Кажется, я попал!
— Чего смотришь, как баран на новые ворота? — засмеялась колокольчиками красавица. — Ты же звал, или забыл уже зачем?
— Я… да… а где все? — только и смог вымолвить я. — Баба Маша где?
— Неужто бабка тебе милей меня пришлась? — вновь залилась смехом девица. — Ну давай позову.
— Н-не надо, — опять заплёлся я языком, да что со мной такое, как пацан, ей Богу, соберись, тряпка. — Мне бы пожрать чего, — выдал я и тут же готов был казнить себя за это.
Не нашёл чего умнее сказать? Как ещё жениться-то смог, утюг, блин. Тем временем красавица куда-то упорхнула, а её место заняла баба Маша, потрогала мне голову, посмотрела в глаза, заставила высунуть язык и довольно крякнула.
— Ну вот, совсем другое дело, — проскрипела она. — Чего на Настьку глаза пялил? — усмехнулась старуха. — Ты ей тоже вчера в бане приглянулся.
После этих слов моё лицо полыхнуло огнём. Я готов был сквозь землю провалиться от стыда. Странное чувство, ведь хочется близости с этой красоткой, а как представлю, что вчера голяком перед ней валялся, хоть под землю уходи. Идиотизм в чистом виде.
— Настя девка хорошая, — продолжала между тем баба Маша. — Замуж только никто не берёт. Её как лет пять назад падальщики изнасиловали вместе с мамкой, так и не нужна никому стала. Мамка померла, порвали её сильно, а вот хлопотала за ней. Выходила, вон какая красавица вышла. А всё равно замуж не берут, испорченная она для них. А чего в ней испортилось-то, дырка она и есть дырка, что с ней станет-то?