Из сказанного выше мы можем сделать вывод, что без чёткой и устойчивой системы социальных ограничений в обществе, сколько-нибудь устойчивое целедостижение и функционирование отдельных личностей и групп на основе сознательно поставленных планов, целей и систем ценностей невозможно30. Отсутствие чёткой системы ограничений в обществе лишает субъекта социального действия свободы достижения сознательно поставленных целей. Получается, что в известной мере, чем незыблемее социальные порядки и законы, тем больше в обществе возможностей для сознательного творчества, а их постоянное изменение («перманентная революция» по Л. Д. Троцкому или её разновидности – перманентные реформы и законотворчество, инновационная, модернизаторская лихорадка), может рассматриваться как метод подавления в обществе свободы. Однако, это верно только для сознательно планирующего, целерационального сознания и субъекта. Если же сознание иррационально и реактивно, а его носитель стремится не к созиданию, а к поиску приключений, готов идти «куда глаза глядят» или куда укажет телевизор и реклама, то наличие чёткой детерминации, в том числе и социальной необязательно и даже нежелательно. Искателю приключений, объекту природного и социального хаоса ни природная (социальная), ни ценностно-целевая детерминация свободной личности не нужна, ибо ограничит свободу его бессознательных приключений. То есть, попросту говоря, «перманентный реформизм» связан с бессмысленной активностью тех, кого называют «дураками» и их вождями.
Поэтому, мы можем сделать вывод, что социальные ограничения будут более чёткими, явными, устойчивыми, значимыми в более целерациональных обществах, ориентированных на созидание и реализацию каких-то своих проектов (которые, однако, могут и противоречить интересам, желаниям и потребностям части общества). Напротив, для реактивных, бессознательных, зависимых обществ социальные ограничения менее значимы (что, с другой стороны, даёт большую свободу индивидам и группам, не вписанным в общесоциальный «мейнстрим»). Например, для постсоветской России 1990—х гг. было характерно снижение целерациональности по сравнению с СССР, а, следовательно, снятие, ослабление, релятивизация многих социальных ограничений и усиление их изменчивости, подвижности, неопределённости. Наиболее чёткие и жесткие системы социальных ограничений мы видим в различных рационалистических утопиях («Законы» Платона) и тоталитарных государствах (См. 212, 292). Однако