– Ну что, опускать меня пришли? –
холодно спросила она, не переводя на нас глаз.
– Я же сказала, что ничто не вечно в
этом мире, – ответила я таким же равнодушным тоном.
– Тебе повезло, что муженёк
объявился и ребёнок сдох. Иначе ты бы не стояла здесь с бритвой в
руках, пустая «зелёная» девка без опыта за тощими плечами! –
попыталась она задеть меня и вывести из равновесия, дабы
продемонстрировать другим, что я руководствуюсь эмоциями, а не
разумом.
Я сделала несколько шагов вперёд и
наклонилась к Старшей так бесцеремонно, что её взгляд отлип от
серой стены и уставился в мои, не менее серые глаза:
«Что ж, благодарю тебя за подаренный
опыт!», – громко сказала я мрази, почувствовав, как ненависть
заполнила мне сердце и залила глаза. Схватив её за волосы, я махом
срезала бритвой густой пучок и втёрла его в пол ногой. Рассвирепев,
она вцепилась в меня пальцами и повалила на койку. Я же приставила
ей к горлу острие.
– Давай! Пырни меня!– сжимала она
мою руку, державшую бритву. – Кишка тонка!
– Я не убийца! – смогла я сбросить
её с себя. – Но это тебе за ребёнка! – не особо отдавая отчёт своим
действиям, полоснула я бритвой по левой стороне её грудины. Кровь
выступила каплями на тюремной майке, а Старшая прикрыв ладонью
неожиданный порез, взглянула с ужасом в мои глаза. Как ни странно я
вовсе не испугалась содеянного и не пожалела об этом. Наоборот, мне
было до жути приятно и радостно от этой мести: «Ты, виновная в
смерти моего дитя, разделишь со мной шрам на сердце!», – плюнула я
ей в лицо перед тем, как передать бритву Помощнице, ошарашенно
глядевшей на ожесточённую меня. Зечки, ожидавшие и своей очереди
обрить и оплевать опущенную, освободили мне путь из камеры.
«Теперь это твоя одиночка! –
оповестила меня надзирательница, всё ещё ждавшая у входа. – Бери
свои манатки и переселяйся!».
Я кивнула головой и пошла к себе,
собирать вещи на переселение в камеру старшей.
Не найдя в шкафчике свой дневник, я
вспомнила, что Считалка брала его для поиска телефонного номера
моего супруга. Со скорбью и тяжестью в груди я подошла к её, теперь
уже пустеющей, койке и заглянула в тумбочку, которую ещё не успели
опустошить. Присев на край матраца, я вытащила с верхней полки
шахматы и провела по ним ладонью. «Сколько раз мы играли в них, и
как многому ты научила меня!», – заплакала я, не умеючи больше
держать в себе боль.