* * *
Наш кабинет продымлен, пропах рыбой и пивом, я присаживаюсь на плохо покрашенный подоконник и, стряхивая с ладоней крошки, которые откуда-то взялись на нем, распахиваю окно и впускаю внутрь грохот улицы, гудки машин и ритмичную музыку из бара с вынесенными на улицу столиками – летника, расположенного прямо напротив редакции.
— «Парфюмера», Жуков, надо читать, а не смотреть в кино, — разглагольствует начитанный Валерка.
Он то и дело поправляет грязной рукой очки, которые сползают с потного носа, и проводит по волосам, откидывая их назад.
— Я пробовал, честно, — смиренно отвечаю я, сидя вполоборота, чтоб мне был виден и кабинет, и уличная жизнь,
— Много букв, не осилил, а когда он в горы ушел, вообще скушно стало…
— Вот и я про то же, Виктор! Что народ нынче нич-ч-ч-его не читает, особенно молодежь. Это слово он произносит с ударением на первом слоге.
— Мой племянник говорит: «что за ерунда – маленькие черные буковки на белом листе? То ли дело – кино, цветной экран, три-,четыре- пять-дэ!»
Валерка снова поправляет на крупном носу очки, благодаря которым его, в общем-то, нормальные глаза кажутся маленькими. Его редкие волосы как всегда растрепаны и отрасли более, чем надо бы. Он то и дело запускает в них пятерню, растрепывая их еще больше, и откидывает голову, напоминая этим движением коня в сбруе. Это откидывание головы — неопровержимый признак опьянения. Пора закругляться.
— А ведь дело говорит! — поднимаю я палец вверх.
Мне сейчас, в конце недели, не хочется никаких буковок на белом листе. Устал я от них, честно говоря. И еще я не совсем отчетливо вижу окружающее — то ли от дыма, то ли от пива…
* * *
Мы посидели душевно и плодотворно, если учесть, что от ящика не осталось ничего. И в приличном подпитии пошли провожаться.
Еще сидел народ в летниках, и вовсю играла музыка, а беспризорники уже укладывались у теплого колодца. Укладывались «солнышком»: ногами к теплу, головами, укутанными в клифты, наружу. Лучей у солнца было не меньше двадцати, разного возраста.
Валерка криво ухмыльнулся, кивнув на сытые физиономии за столиками.
— Делягам – летники, беспризорным – колодцы.
Мы были пьяны в меру, не так тошно было смотреть на окружающее. Наша бы воля, мы б вообще из этого «в меру» не вылезали – жизнь заставляла.