За что я любила Урсалу, так за то, что она никогда ни о чем не просила, не жаловалась, а наоборот, пыталась обслужить и накормить меня теми нехитрыми яствами, что у нее было. То прибережет несколько найденных ягодок, то угостит пчелиным хлебом, то засушенным кусочком мяса. И неизменно сочилась энтузиазмом и жизнелюбием — откуда только силы берутся?
Сказанному про «хорошего мальчика» я, разумеется, не поверила. Моя мама тоже говорит, что Рикон — хороший мальчик. А мать Шира повторяет про своего отпрыска все то же, слово в слово, ведь он исправился, стал местным смотрителем за порядком.
«Хороший мальчик...»
Разве можно родственникам верить?
Дождь зашумел снаружи, застучал по окнам, влажно заплюхал по еще сухой земле. Урсала посмотрела за окно. Дверь открылась и послышался гулкий удар, тут же сменившийся сдавленным ругательством. Звук возвещал, что мужчина входит в дом, а значит — мне пора удалиться. Я не хочу находиться рядом ни с одним из них.
— Серуня опять лоб расшиб, — сочувственно прокомментировала Урсала, складывая потертые листки старой карты.
«Серуня». Я едва удержала улыбку, поднимаясь. И кто тут сосна ходячая?
— Тридцать седьмой и восьмой проверь, Рисанюшка, запомнила? Не будем ему говорить, хорошо? — спрятав в переднике свою тщательно оберегаемую драгоценность, попросила Урсала. — Не надобно...
Чувства бабушки я поняла с полуслова. Не хотела она снова насмешек, наслушалась уже за года.
— Проверю... Пойду я, бабушка... А он... Пусть ботинок к косяку приколотит, — нарочито громко порекомендовала я, попрощалась и с поднятой головой прошла мимо «Серуни».
— Сосна ходячая! — ядовито бросила через плечо вместо прощальных слов, не оглядываясь, и поспешно ушла домой, ощущая взгляд мужчины на себе. Кажется, недоуменный.
— О чем она? О чем вы говорили про тридцать шестого какого-то? — услышала уходя.
— Ась? Это мы о птичках, серуня. Их же много. Тридцать шесть, тридцать семь... А то и сорок! Поешь?
Я удалялась быстрым шагом, почти бежала и, о чем они говорили дальше, не слышала. В груди грохотало так, будто я снова превратилась в девочку, которую сейчас задерет зубастый хулиган. Взрослая женщина исчезла, а вместо нее снова к спасительному дому бежала девчонка, которая не слушала никаких внутренних уговоров. Около калитки лежала тушка кролика. Остекленевший глаз смотрел в небо, и на его черном полукруге лежала капля.