Она смутилась.
— Люблю, просто… неожиданно.
— Вон оно что. Давай завтракать. У нас с тобой, наконец,
законные выходные. По крайней мере, в это хочется верить.
— Сейчас, причешусь и подойду.
Золотаева заскочила в комнату, взяла с полки расчёску и
повернулась к помутневшему старому зеркалу. Кажется, её затея с
помидорами с треском провалилась.
Вчера вечером, когда они вернулись из Кыштыма, Марта зашла в
магазин и долго стояла у овощного отдела. Глупость, конечно,
следовать совету Валерия Султановича и учиться целоваться на
помидорах, но… Она очень сильно смущалась от того, что у нее было
несоответствие биологического возраста с тем, что у неё внешность
ровесницы Тимура.
Поездка на вечеринку Свободного Дома была с одной стороны
полезной, но с другой стороны довольно выматывающей, лишающей сил.
После неё остались странные, противоречивые ощущения. Казалось бы,
всё было создано для того, чтобы они расслабились, но приходилось
быть предельно осторожными и собранными.
Одно стало ясно отчётливо: ей нравилось ходить с Тимуром под
руку, нравилось прижиматься к нему, нравилось, когда его рука,
пусть и механическая, была на талии. Марту неудержимо тянуло к
напарнику, и она понятия не имела, что с этим делать и как себя
вести. После вечеринки она не забыла ни одного прикосновения.
Казалось, сама кожа запомнила каждый миг объятий и горела огнём,
даже когда Тимура рядом не было. Ночью, ложась спать, эти ощущения
усиливались, вызывая яркие и приятные фантазии.
Марта не спала почти до утра, ворочалась, думала о своём
напарнике. Если до поездки она сомневалась в том, что с ней
происходит, утром тридцатого декабря она уже знала наверняка, что
лихорадочное состояние, вызываемое мыслями о Тимуре, называется —
любовью. Чувство было восхитительным, окрыляющим и немного
безумным.
Нариев раньше был женат, этот факт был Марте известен. Ей было
неловко осознавать, что по сравнению с ним, по части интимной
стороны, жизни она — полный дилетант. Всё, что ей знакомо, пришло в
жизнь либо из мира кино, либо из пошловатых историй и скабрезных
замечаний, неизменно появляющихся в мужских коллективах, где она
работала. К реальным познаниям всё это не имело никакого
отношения.
Ей было неловко от собственной неопытности. По этому поводу ей
даже посоветоваться было не с кем. Она никого, кроме дедушки,
никогда не впускала в личное пространство.