Короче говоря, мама предложила мне пока что поставить мою идею
на паузу и вернуться к ней чуть позже, когда мой рост наконец
устаканится и я перестану вытягиваться как побег бамбука. И знаете,
я решил её послушать. Не потому что был особенно послушным
ребенком, а потому что на следующий день после нашего разговора она
исчезла.
Полностью.
Говорят, что настоящую ценность чего-то понимаешь только тогда,
когда теряешь это.
Что ж, в моём случае — если это и правда так — получается,
ценность матери была примерно на уровне недопитой чашки кофе.
Странное ощущение. Ожидал, что будет хоть какая-то тоска. Грусть.
Опустошение. Вместо этого — ровное безразличие. Как будто
вычеркнули кого-то из списка контактов, и ты даже не удосужился
сохранить номер.
Что это говорило обо мне? О наших отношениях?
Наверное то, что какими бы странными обстоятельствами ни была
склеена моя вторая жизнь, настоящими родителями для меня навсегда
останутся те двое из прошлого мира.
А может, всё проще: моя новая мама была настолько… уникальной,
что за одиннадцать лет так и не стала кем-то, за кого сердце
сжалось бы при её уходе.
Томоэ же восприняла это совсем иначе.
Моя сестра выглядела так, будто у неё под ногами рухнул пол.
Шок, потом боль, потом... пустота. Не уверен, что именно убило её
сильнее: сам факт, что мама ушла, или то, что она сделала это
молча, без единой записки, без вежливого "Прощай".
И я мог её понять. Для неё мама была не просто родителем. Для
неё мама была кем-то вроде мифической фигуры — смесью обожания и
восхищения, замешанной на кровном родстве и детской вере в
непогрешимость.
Да, Томоэ могла злиться на неё, раздражаться, закатывать глаза
на её вечную странность и холодность. Но в глубине души она
оставалась настоящей маминой дочкой.
Такой, которая верила, что даже в самых чёрствых людях где-то
глубоко внутри прячется тепло. И что если постараться, если
постучать достаточно долго и громко, оно всё-таки отзовётся.
Неудивительно, что, едва оправившись от первой волны шока, Томоэ
начала рыскать по дому как одержимая. Шкафы, комоды, ящики, книги,
даже закатанные в чулан коробки — всё летело вверх дном в надежде
найти хоть что-то. Записку. Намёк. Сигнал, что мама не была полным
мудаком.
— Она должна была что-то оставить... — прошептала Томоэ,
срываясь на шёпот, пока отодвигала тяжёлый шкаф, заглядывая за него
так, словно там могло прятаться само оправдание её веры.