Вторая за круговорот в природе яже суть
– А все о нем владыченька, владыченька, – бормотал огромный отец Вениамин Шахматов, стоя в ризнице в картонно-плотном литургическом облачении. Он макал китайскую бороду в разбавленное кипятком вино и сердился на архиерея за то, что тот устроил опричнину в епархиальном управлении, когда узнал, что он две недели ездит не на «Волге», а на «Ауди». Архиерейский секретарь, молодой повеса, ходивший в салон выбирать святительский автомобиль, сунул под нос владыке бумагу, а тот и подписал, но теперь уверял, что знать не знал о покупке для него машины представительского класса и что деньги требуется вернуть в епархиальную кассу. Владыка выписывал себе 230 рублей в неделю на пропитание и ел по-царски: пельмени с сёмгой, водка с серебром, рыбное заливное и лично референтом привезённые с Афона сыры и сухие кагоры для диабетиков. Когда палестинцы захватили храм Рождества Христова в Вифлееме, полиция стреляла в святыню, а томский владыка вещал с архиерейской кафедры надсадным голосом:
– Те самые люди, которые при Пилате воссмелились кричать: «распни его!», в наши дни уже всеоткрыто стреляют в храм его Рождества.
И вот что странно: владыка не то чтобы не любил дворника, по-своему верил ему, а не брал в послушники, лишь опасаясь, что юродивый начнёт его как-нибудь дразнить. Но стоило владыке наткнуться на Ивана в монастырском дворе, как старик стягивал шапку с лысины и приветственно кланялся.
– Бог благословит тебя, рабе божий Иоанне! Надень шапку-то. Чего студишься? – мычал князь церковный.
– Так ведь свет мене греет, владычко. Ночь мене осветляет. Грехи на память приходят. И писание приходит. И вся приходит. Сам мир увяда, ибо Илья иде.
– Всё это от протестантов. От еретиков, – махал на него элегантный волшебник посохом святого Макария. – Маран-афа они себя называют. В Кузьме беснуются. Вот и ты Кузьмич протестант. Волхв зороастрийский. Совсем весь в прелести со своими голубиными книгами, – хотел хвалить, но не мог сдержать обличительной силы архипастырь.
– А я никакой Кузьмич, – тихо, но сквозь зубы возражал дворник. – У мене иное отечество и вера моя православная. Что отцы предали – того держусь. Ты мене за грехи ругай, а вера моя голубока. Возьми на послушание, отче святы!