Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - страница 58

Что стало с отрядом генерала Иванова? 28 февраля он прибыл в Царское Село, оставил солдат в поезде, начал переговоры с начальником гарнизона и комендантом города. Местные воинские части вели себя относительно лояльно (не знали о количественном составе отряда Иванова), и при решительных действиях их еще можно было обратить на помощь режиму. Но таковых не было, и скоро местные части окружили поезд Иванова и заставили его уехать в Дно (АРР. Т. 2. С. 21).

Не помогли режиму и пехотные части, прибывшие с Северного фронта. В Луге они были встречены делегатами от местных запасных частей, распропагандированы и объявили, что драться против своих не будут (АРР. Т. 2. С. 20–21).

Тем временем поезд с Николаем II железнодорожники не пропустили, и ему пришлось взять курс на Псков, куда он и прибыл в 19 часов 1 марта. Оттуда в 0 часов 20 минут 2 марта он отправил в Царское Село телеграмму Иванову (которого там уже не было!): «До моего приезда (в Царское Село. – Б.) и доклада мне никаких мер не предпринимать». В эту же ночь – в 1 час ночи 2 марта – Николай II после разговора с генералом Рузским приказал вернуть на фронт все воинские части, которые были двинуты на Петроград для подавления мятежа (АРР. Т. 3. С. 254–255). Эта телеграмма – прямой укор всем, кто обвиняет начштаба ставки Алексеева и его генералов в якобы саботировании отправки приказов Николая II в адрес командующих фронтов о присылке войск в Петроград для наведения порядка. Сам всех отправил обратно! Мотив был, видимо, один: избежать кровопролития. Смалодушничал! Надо было биться до конца! Уж если привык во всем полагаться на Бога, то и в сложившейся ситуации надо было положиться на его промысел: дождаться подхода всех вызванных войсковых частей и, если они окажут ему поддержку, попытаться одолеть бунтовщиков. И уж если бы и они все перешли на сторону Временного правительства – оставалось только застрелиться, хотя бы ради спасения чести мундира. Перед взором любого императора должен всегда стоять образ спартанки, которая, протягивая щит сыну, отправлявшемуся на войну, напутствует: «Твой отец сумел сохранить его для тебя. Так же и ты: сохрани его или умри» (Плутарх. Застольные беседы. Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1990. С. 338). Или, перефразируя: отец сохранил для тебя державу – сохрани ее или умри. Но нет, жалкое чувство беспокойства о судьбе семьи стало выше долга, чести, интересов державы! Поспешил отречься – и сдался на милость победителя. Что может быть позорнее для императора! Царь сам загнал себя и других в цейтнот, в условиях которого принимать адекватные с калейдоскопической быстротой меняющимся событиям решения было чрезвычайно затруднительно. Время для подавления мятежа катастрофически упущено, и на «висячем флажке» истории решения приходилось зачастую принимать чисто импульсивно. Это только будущим летописцам в тиши их кабинетов легко было выявлять плюсы и минусы игроков разыгрываемой трагедии, а каково было самим игрокам под давлением ежечасно поступающей грозной и непроверяемой информации принимать решения?! Поставьте себя на место Родзянко, Рузского, Алексеева. Вот, например, к Родзянко поступают сообщения о движении войск для подавления мятежа. Кто он – мятежник, монархист?! Какова его судьба в случае подавления мятежа? И т. п. Или положение Рузского. Царский поезд блокирован, в Царское Село его не пропускают, Петроград и Москва охвачены беспорядками, в Петрограде сотни тысяч восставших солдат, войска, посланные на усмирение восставших, братаются с последними, восстание разрастается, что там происходит в действительности – неизвестно, сообщения приходят одно тревожнее другого. Все решают буквально часы и минуты. Как в такой обстановке действовать, что советовать Николаю II и т. д.? Не легче и больному начштаба ставки Алексееву, который еще дальше удален от места трагических событий. Один приказ противоречит другому: то посылай войска на усмирение, то отзывай их обратно. Ускорить разрешение сложившейся ситуации мог только сам Николай II – он и разрешил ее: пренебрегая священным долгом, отрекся от престола, огульно обвинив еще свое ближайшее окружение в измене, трусости и обмане. Скоротечное отречение еще раз свидетельствует, что Николай II никогда не задумывался о своей божественной миссии, налагаемой бременем царственного служения, никогда не задумывался о драматических ситуациях в истории династии. Хотя бы о событиях 14 декабря 1825 года. Абсолютно схожая ситуация – отношение к долгу. Вот как понимал это отношение Николай I: «Долг!.. Это слово имеет священный смысл, перед которым отступает все личное, все должно умолкнуть перед этим чувством и уступать ему, пока не исчезнешь в могиле» (Николай I и его время. Документы, письма… Т. 1. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 22). Такое понимание долга, естественно, было несовместимо с отречением, что и засвидетельствовала старшая дочь Николая I великая княгиня Ольга Николаевна, абсолютно схожая с ним по характеру: «Папа стоял как часовой на своем посту. Господь поставил его туда, один Господь был в состоянии отозвать его оттуда, и мысль об отречении была несовместима с его представлением о чувстве долга» (Николай I. Муж, отец, император. СЛОВО/SLOVO. С. 237). Только Господь мог повелеть часовому-императору прервать свой священный долг! Вот как понимали свой долг предшественники Николая II, смело бросая вызов судьбе и менее всего думая о себе и семье.