К воротам кладбища подкатил длинный черный автомобиль. Задняя дверца выпустила траурную даму и малыша в ярком дождевике. Прямо над их головами синела вывеска с надписью «Памятники» и его, Роберта, номером. Таща за собой ребенка, дама подошла к флегматично дымившему под козырьком ритуальной лавочки сторожу Борщу и ткнула в вывеску пальцем. Борщ кивнул на дом через дорогу, и клиентка устремилась туда, на ходу открывая зонт. Роберт затушил сигарету и дернул плечом. Туго натянутый черный купол зонта вплыл в приоткрытую калитку – капли ударялись о ткань и сбегали с нее, не оставляя следов, – и двинулся к подъезду. Детский голосок на лестнице заканючил «пить». Нытье неумолимо приближалось, коротко тенькнул дверной звонок, и Роберт простуженно позвал: «Войдите!» – входная дверь была незаперта.
Пока в прихожей отряхивались, топали и шелестели одеждой, он присел и быстро глянул на себя в трюмо. Растрепал волосы в попытке скрыть залысины надо лбом, одернул свитер, нацепил на лицо выражение печального сочувствия – по радостным поводам к нему не приходили – и снова крикнул: «Сюда! Не разувайтесь!».
Прежде, чем распаренный в слишком теплой одежде мальчуган увидел незнакомого дядю и уткнулся в черную юбку с забрызганным грязью подолом, чуткий памятью скульптора Роберт отметил в линии его скул и разрезе глаз некое сходство. Детская припухлость черт скрывала его меньше, чем морщины на лице вошедшей женщины, но Роберт решил не утруждать себя вспоминанием. Каждый второй, кого он видел в этой комнате, был похож на кого-то с многочисленных фотокарточек, проходивших через его руки.
Он назвал себя. Посетительница не представилась. С брезгливой осторожностью присела на предложенный стул и протянула несколько снимков, чтобы объяснить, какое надгробие желает видеть. Работа выходила недешевой и кропотливой – на обороте бумаг Роберт от руки набросал гранитную стенку с двумя каннелированными колоннами и полукруглой нишей, в которую поместил мраморный горельеф сидящей за мольбертом женщины. Заказчица попросила подробные эскизы с нескольких ракурсов, и он тут же их пообещал, мысленно включив в счет. Все это время мальчик кряхтел и ерзал на диванчике, тиская в руках свалявшегося однолапого медведя, и изредка поднывал: «Ба, дай пить!». Нарочитое ее невнимание выглядело изощренным издевательством, и Роберт, не выдержав первым, плеснул воды из графина в не слишком чистый стакан, но она пригвоздила его взглядом, и он застыл с протянутой в никуда рукой, а после сделал глоток и опустил стакан на поднос.