- Конечно. - Скрестила руки на груди. - Каждый выбирает друзей
себе под стать, даже наглые и своенравные создания.
- Во-о-от как? - Очаровательная улыбка зацвела на его лице. -
Вам ли судить о моей своенравности, принцесса?
- Мне. - Вздернула носик.
- А по-моему это вы своенравно отказались от судьбоносной
поездки, а я вовсе не настаивал на ней.
- Это… - Это другое.Последние дни только и делала,
что ругала себя за Венецию, будь она неладна, не могу
больше.
- Не передумали?
- Нет.
- Там будет Франческа. - Он высек очередную пружинку. - И Папа
Римский. И венецианский дож. Представляете, сколько деловых связей
вы смогли бы завести, не говоря уже о выборе жениха?
Представляю. Я опустила понурую голову, от чего волосы
рассыпались по плечам. Представляю, поэтому ругаю себя с каждым
днем все сильнее. Но страх все равно больше меня. Я не смогу
проделать путь по морю, даже если он займет не более часа, не
смогу!
- Но, даже если опустить очевидные выгоды, к которым вы
равнодушны…
- Не пытайтесь уговорить меня.
- И все же, попытаюсь - да, пусть ваше суждение о наглости и
своенравности будет правдиво. Я не хочу принуждать вас к поездке,
принцесса, по правде, мне будет даже проще, если вы не поедете. Не
надо будет присматривать за вами и лишний раз тревожиться.
Не могу даже вообразить Алонзо тревожащимся. Это работа для
Контессины.
- Единственное, почему прошу вас подумать - мне по-человечески
вас жаль. - Тут же подняла голову, чтобы вонзить взгляд в
его лицо. Жаль? Меня?..
- Почему?
- Очевидно, молодость вы проводите взаперти стен винодельни, и в
этом нет ничего постыдного — наоборот, у вас талант, Клариче, и
прекрасно, что вы его развиваете, да еще и с пользой для семейного
дела. Но жизнь… Жизнь намного шире винных погребов. Мне жаль, что
вы ее упускаете.
Холодок пробежал по позвоночнику. Так серьезен был дядя, что
стало страшно — он ведь почти никогда не бывал серьезным.
- Ничего я не упускаю. - Прошептала одними губами. - У меня есть
все, о чем только можно мечтать.
- Поделитесь, что именно?
- Вино. - Ладонь потянулась к груди, и я сжала гранатовый крест.
- Дом. Контессина.
- Это величайшее счастье, дарованное Господом, бесспорно. Но
неужели вам… - Отложив небольшой кораблик, Алонзо склонился ко мне.
Терпкий, мускусный запах мужчины скользнул в легкие. - Неужели
никогда не хотелось большего? Не хотелось дружить? Любить? Делать
глупости и сгорать от стыда за них, а затем с улыбкой вспоминать
спустя годы? Не желали изнывать от нетерпения в ожидании письма от
друга, или объятий любимого? Никогда не хотели увидеть рассвет над
куполом Сикстинской капеллы, помолиться в соборе Святого Петра?
Ощутить кожей жаркое солнце Отранто? Выпить с бродячими артистами в
Алецио, ночь на пролет слушая рассказы об их скитаниях под звонкий
гитарный бой? Неужели вам никогда не было интересно, каково это…
Просто… жить?