- Ракшан! – прокричал он куда-то вдаль по коридору.
Прибежал мужичок не-ариец, который после короткого указания
подержал один край. Сил у него маловато, но кое-как отжали.
Показываю надзирателю, мол, повесить бы. Мужик попался не злой, или
я впечатлил его своим «умом и сообразительностью» - позвал второго
тюремщика, сопроводили во двор, позволили вывесить на солнышко.
Джинсы с футболкой высохнут на теле.
Я опять поневоле начинаю верить в хорошее. Подавить! Я тут
никто, звать никак, кратковременная доброта не означает, что меня
не отправят на каменоломни, или не съедят на званом ужине. И не
надо про цивилизованность, вдруг у них религия говорит о том, что
есть немытое – вредно, а вот мытое – полезно!
Пройдя под прицелом «двузобок» в предназначенную для меня
камеру, ложиться на тюфяк с соломой не стал, там точно полно всякой
живности. Хожу туда-сюда, разогреваю тело, мокрая одежда в тени на
сквознячке холодит.
Вдруг начинается какой-то шухер, слышу, как камеры поочерёдно
открываются в порядке от входа в тюрьму. Добираются и до меня.
Старик на вид лет так семидесяти в сопровождении целой пятёрки
тюремщиков.
- Та сарт! – приказывает один из служителей, команда
сопровождается движением ладони сверху вниз. Присесть? Или на
колени? Оно мне надо? Кто это может быть? Начальник тюрьмы, кто-то
из руководства города, «покупатель»?
Старичок, падла, видя, что я не тороплюсь подчиняться, зарядил
мне в грудь искрой, выпущенной из кисти. Шарахнуло будто
электричеством, перехватило дыхание. «Шо, в этом мире есть магия?»
- мелькает удивлённая мысль.
Откашливаюсь, думаю: «Пора убивать или погодить?» - сильно
хочется врезать зажившемуся «на красном свете» индивидууму, но
разум говорит, что получу от этого разве только моральное
удовлетворение, и то, при условии, что смогу пробиться к нему
сквозь пятерых сопровождающих. Как сейчас понимаю, очень зря не
обучался всяким боевым искусствам, сейчас бы кия-кия, и все
лежат.
Правда, после этого подвига при поимке меня бы совершенно
определённо пустили в расход, выбраться из города без знания языка,
денег, отличающейся внешности и странной одежде – задача
нетривиальная. И ладно бы меня где-то ждали, как советских солдат,
бежавших из немецкого плена (далеко не всех отправляли в лагеря,
как старается показать не наша пропаганда) – но в этом мире я
абсолютно одинок. Впрочем, и в том, получается, уже тоже.