— Простите, — просипел он. —
Простите меня. Наверное, правда, лучше не сегодня. Простите еще
раз.
Ноги плохо слушались, но Семену не
впервой было справляться со своим непослушным телом. Запинаясь, он
вытолкал себя из кабинета в сени, а оттуда на улицу. Цепляясь за
перила, преодолел три ступеньки крыльца и поковылял по дорожке. Он
очень боялся, что Дарья пойдет за ним. Но она так и не вышла из
флигеля.
Сил думать не было, в игру вступили
инстинкты, и Семен поступил так, как поступил бы любой раненый
зверь: постарался уйти как можно дальше от людей. Никого не
встретив, вышел за околицу, мутно оглядел дорогу. Пойти налево —
выйти к Большим Озеркам. Не дай Бог встретить кого-нибудь. Если
Дарья пойдет за ним, пойдет туда. Направо… Направо он еще не ходил.
Дорога змеилась, убегала, и вдали виднелся густой ельник. Семен
свернул туда. Побрел неровными семенящими шагами.
Дорога плыла перед глазами,
сливалась в неясное размытое грязное пятно. И в этом пятне он видел
свое отражение. Давило грудь и отчего-то тяжело было шее, словно
висел на ней на ремне бинокль. Казалось, что ремень обвивается
вокруг шеи, и душит, душит, душит…
Дорога вилась под ногами, а Семен ее
уже совсем не видел. Спотыкался о незамечаемые камни и выбоины, но
упорно брел вперед, будто боялся, что если остановится сейчас, уже
не сможет подняться.
И так и случилось.
Очередной камень кинулся под ноги,
Семен не удержался и упал. Остался лежать, не найдя сил
пошевелиться. Уши сдавило, стук сердца казался барабанной дробью,
дыхание сперло и россыпь мелких камней в дорожной пыли троилась
перед глазами.
— Папа, — закричал кто-то сзади. —
Папа!
Но Семен не понял, кто это был, он
провалился в темноту.
— Господи, — сказал Леша и отер лицо
руками. — Ну за что мне это? Пап, ты о чем думал? Ты зачем пошел в
эту сторону? Здесь же никто не ходит! А если бы мы не пошли сюда
гулять?
Стоящая рядом с ним и нервно
переминающаяся с ноги на ногу Ольга молчала. Пугливо поглядывала на
Семена. Тот потихоньку приходил в себя: у Леши с собой оказалась
бутылка с водой, и сын умыл ему лицо и помог сделать несколько
глотков. Это помогло. Еще помогло просто лечь и лежать. Прямо так,
на дороге. Огромное лазурное небо раскинулось над Семеном как
когда-то давным давно в детстве, и его накрыло ощущением покоя. Что
бы ни произошло, оно никогда не сравнится с этим небом, которое
было, есть и будет. Мелькнула мысль: умри он сейчас, и эта была бы
самая милосердная смерть из всех возможных. Сейчас он бы сумел
умереть счастливым. Почему-то вспомнился князь Болконский,
разглядывающий небо над Аустерлицем. «Все пустое, все обман, кроме
этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того
даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава богу!..»
Они учили этот отрывок в школе. Тогда он не понимал. Теперь
понял.