Как-то раз, рассказывая о сослуживце, от которого ушла
жена, Григорий заметил, что, на его месте, не дал бы этой гадине ни копейки.
Фира сделала вид, что ее это абсолютно не касается. И в тот же день поехала к
отцу на Лубянку. Он и присоветовал ей хитрый план, рьяно приступив к его
выполнению. Разумеется, не сразу, а лишь после того, как Фира намекнула, что
супруг имеет любовника и тайком нюхает кокаин. Ничего этого, разумеется,
Григорий не делал, у него и любовниц-то отродясь не было, но Фира что угодно
придумала бы, лишь бы избавиться от надоевшего до смерти мужа, а Арон Моисеевич
поверил каждому слову ненаглядной доченьки.
Дальнейшее было делом техники. Когда Григорий понял, что
попал в опалу и вряд ли избежит тюрьмы, если не хуже, одного-двух тонких
намеков хватило, чтобы он сам заговорил о разводе – фиктивном, разумеется! – не
догадываясь, что жена только об этом и мечтает.
Деньги, облигации, драгоценности, роскошная квартира – все
осталось ей. Можно было и замуж-то не выходить, так нет, понесла же нелегкая в
Питер – погулять, развеяться. И познакомилась в театре с Федором Пастуховым. Ей
двадцать семь, ему – двадцать два. Щенок сопливый, с наивными серо-голубыми
глазами и розовой кожей, просвечивающей сквозь коротко подстриженные светлые
волосы.
Федор пригласил ее в дорогой ресторан, потом они гуляли по
ночному городу. Фира не слишком-то прислушивалась к его восторженной, похожей
на горный поток болтовне, но все же сумела вычленить, что Федор – сын
известного ювелира и сам учится ремеслу. Поэтому и согласилась встретиться еще
раз.
А потом Федор вместе с отцом, нестарым еще вдовцом с
породистым лицом и удивительно красивыми руками, приехал в Москву – знакомиться
с ее родителями и свататься. Фира просто онемела от изумления – ни о чем таком
у них с Федором в Ленинграде и речи не шло, всего-то два дня скромного
платонического знакомства. Она, разумеется, хотела отказаться, тем более Федор
ей не слишком понравился, только слова подбирала, чтобы сделать это повежливее,
но Иван Алексеевич отозвал ее в другую комнату.
- Выходи за Федьку, Фирочка, - сказал он, прикрыв дверь. –
Совсем парень голову потерял. Не ест, не спит, только о тебе и говорит. А ты и
впрямь… красавица.
От его оценивающего, очень мужского взгляда Фира
покраснела. Она действительно всегда была красива, в мать, но после рождения
Насти расцвела настоящей зрелой красотой: стройная фигура с мягкими округлыми
формами, сияющая прозрачная кожа, водопад пшеничных волос, с которыми никак не
могли справиться шпильки. Глаза с легкой раскосинкой отливали бирюзовой эмалью,
нежно-розовые губы всегда чуть приоткрыты, словно готовые к поцелую, а носик
пикантно вздернут, и тонкие ноздри подрагивают, как у чистокровной лошадки.