– Почему? Смешно же?
– Именно. Мы за этот смех кровью платили.
Спорим за Симонова «Живые и мёртвые».
– вот она правда о войне.
– Не согласен: струсил, сука. Мы от него большего ждали.
Дал ему свои стихи. Полистал: «Не пиши больше никогда!»
Прости, Славка…
Мой тесть был человеком весёлым и открытым. Про таких в деревне говорят: «Негорюха».
В сорок шестом году он окончил школу механизаторов и по распределению отправился в елховский колхоз. В колхозе не кормили, а семья, в которой его поселили, к столу не приглашала.
Промаявшись с неделю, он ушёл к маме в Кошки. Мама хоть и не купалась в роскоши, но пару картофелин единственному сыну нашла. Старшие братья и отец погибли на войне.
Через два дня пришёл участковый с конвоиром. Пятнадцатилетнему дезертиру дали год.
Год, не десять, и в Воркуту не сослали, а пристроили на Красную глинку к военнопленным.
Немцы что-то копали, а он на лошадке отвозил грунт. Работа – не бей лежачего. Кормили три раза в день, да ещё лошадке полагался овёс, и тесть бессовестно приворовывал. Был большой соблазн продлить райскую жизнь года на три, но старшие отсоветовали. За мелкую кражу или поломку инвентаря могли дать очень серьёзный срок.
Через двенадцать месяцев, с буханкой хлеба от администрации и тремя кусочками сахара от немцев, он оказался за воротами лагеря. Но главной своей удачей в жизни всегда считал справку об освобождении.
С ней он устроился в лесничество и получил паспорт. Тёща, пожизненная колхозница, получила паспорт в 59-ом, когда родила мою жену.
ТРИ КОЛОДЦА (маленькая повесть)
1
Дед Боряй пришёл к отцу в тёплый июльский вечер. Молча достал из внутреннего кармана пиджака бутылку самогона и поставил её на клеёнчатую скатерть стола. Отец принёс из сеней свежих огурцов, шмат пожелтевшего сала и хлеб. Выпили.
– У Бамбурихи брал?
– А у кого ещё?
– Наглеет сучка. Гольная сивуха.
Похрустели огурцами. Отец порезал на газете сало и хлеб. Плеснули ещё.
– За чем пожаловал, дед?
– Уезжаю я, Сашка. В город, к дочке.
– Слышал, да не верил. Как же твои больные теперь? Ведь со всего Союза едут.
– Помочь я им больше не могу. Сила в траве исчезла. Как семь лет назад карьер открыли, так и стала она чахнуть да сохнуть. Одни бастылы остались.
– Траве-то что? Копают и копают. Её не трогают.
– Земля обиделась. Видать её за живое задели. Вспомни: сколько ягоды, грибов, орехов было. Где это всё?