— Он?.. — противный ком встал в горле.
— Нет. Еще нет, но... — она взяла меня за руку, — пойдем.
Она повела меня наверх.
***
Отец лежал под белым одеялом на широкой кровати. Вокруг него
мерцала знакомая мне бледно-зеленая полусфера. Выглядел Николай
Александрович очень плохо.
— Он спит? — шепотом спросил я матушку.
— Да. Он смог так долго продержаться! Но доктора хотят вывести
его из целебного сна, потому что... нет изменений.
Из ее глаз хлынули слезы.
Я присел рядом с кроватью и с тоской посмотрел на отца.
— А можно подержать его за руку?
— Мне не разрешают! Говорят, что это может нарушить целостность
слоя или что-то там, я половину слов не поняла.
— И что дальше? Они просто уберут это поле и все? Он умрет?
— Он не умрет! — вскричала Мария Федоровна, сжав кулаки. — Ты
слышишь меня? Не умрет!
Меня с головой накрыло ее отчаяние. Я переводил взгляд с нее на
отца и даже понятия не имел, что мне сейчас сделать.
— Мам, прости меня. Конечно, он не умрет. Он же сильный. Он —
Вереховцев!
Я сжал в ладони ее тонкие пальцы и направил в ее измученный
организм тонкий поток силы.
Эмоции матушки постепенно стали выравниваться, и она
успокоилась.
— Как ты? — спросил я.
— Когда ты рядом, мне значительно легче, — она слегка
улыбнулась. — Расскажи, как там дела в академии?
— Да как обычно, то учеба, то перемены, — я облегченно
выдохнул.
Мы проговорили еще час, пока мой желудок не заурчал. Матушка
хлопнула себя по лбу и умчалась в больничную столовую, добывать для
меня ужин. А я остался наедине с отцом.
— И как тебе помочь, а? — бормотал я под нос.
Мне нужно как-то пробраться под целебное поле и прикоснуться к
отцу. Но как это делать и не нарушить процесс лечения?
Я вглядывался до боли в глазах в зеленоватые искры, смотрел
магическим зрением — все без толку. Потоки так были мудрено
распределены, что, порви я один — рассыплется все!
— А вот и я! — в палату вошла матушка с маленьким пакетом. —
Сегодня у нас с тобой на ужин бифштекс и рис. Жаль, что все немного
остыло.
— Спасибо тебе.
Мы быстро поели безвкусную больничную еду. Я и не ждал от нее
большего. Не бутерброды и хорошо. А то могли и какую-нибудь рисовую
кашу на воде подать.
— Мам, а когда его выведут из этой штуки? — я кивнул на
полусферу.
— Утром, — ее голос звучал глухо. — Все решится утром.
Я упал к ее ногам и горячо зашептал: