- Шестьдесят девять, мам… ты говорила… прости – супружеская спальня?
- Да-а… - смеялась мама, поправляя бантики в косичках Янки: - Непривычно говорить с тобой, как с подружкой. Но может, я захочу похвастаться? Или порадоваться? - вздохнула она.
Сумбурный получался разговор, но нужный нам обеим, наверное, раз она все же сказала это: - Когда встал вопрос о его возрасте… подняла его не я. Не смейся только, пожалуйста – я не смеялась тогда над этим, не хотелось. И сейчас не хочется. Он сказал – когда мой конь устанет скакать, для тебя останутся мои губы и пальцы… моя женщина никогда не будет голодной.
- Меньше всего меня волнует это, Ксюша, - сморгнула она слезы, - меньше всего… Страшнее всего терять. Но он говорил, что я стану его последней радостью, я – его фаррах... Просил быть рядом, разделить с ним лучшие - самые мудрые годы его жизни. Обещал заботу, а я тоже, конечно, видела... да, он очень похож на Андрея - не внешне... ты тоже заметила.
- Папа тоже так – «радость моя», - шептала я.
- Мы с Андреем венчаны, Ксюша. «Там» я надеюсь встретить его. А Джаухар и моя тоже последняя радость. Не осуждай меня, пожалуйста – я очень трудно решалась.
- Но в бедуинскую палатку не пошла бы? – уточнила я.
- Нет, Ксюш - не тот возраст. Трудно решалась, - повторила она, - и Альпы… это просто маленькая гирька на весах.
Ночью я плакала.
Не от зависти – боже упаси! А от понимания – если я и решусь остаться с Вадимом (о его решении пока речь не шла), то только ради Янки. Ушло что-то… не стало. Он виноват был в этом или я, спал он там с ней или нет - уже не важно. Но оно ушло из меня, пропало – такое, как у мамы и Джаухара – нежное, беззаветное, трепетное.
Тот поцелуй возле турникета… я хотела тогда... Или это была просто память тела, условный рефлекс? Когда собаку Павлова кормили, она тоже капала слюной на еду, а не на кормящего. А я просто захотела секса? В постель с ним я смогу – заставлять себя не особо и придется, но остальное… но Яна! Может ради нее и стоит попытаться? Нам обоим?
Я даже не понимала толком - перед мужем ли чувствую вину за ту ночь в гостинице? Хватало того, что она давила на меня, лежала на мне. Я гнала мысли, запрещая себе даже думать на эту тему и у меня получалось. Ничего сложного – аутотренинг, своего рода: нужно найти себе занятие, завалить сознание впечатлениями, отвлечься и – вуаля! До самой ночи ты человек. А потом все равно... Но днем получалось – гнала. Помог бы алкоголь на ночь – как тогда. Анабиоз и все! Но теперь со мной Яна, а еще – запрет на спиртное у саудитов. Тоже экзотика. Хотелось смеяться и плакать – с психикой явно творилось что-то неладное.