Но весной Премислава сама снова позвала Лесаву. Начала опять ласку расточать как ни в чем не бывало. Словно и не было меж ними ссоры. А Лесава что? Она прошлое не вспоминала даже.
— Вот какие подарки мне князь Белогор подарил, — продолжала любившая похвастаться Премислава. — Красивые, правда?
— Правда, правда, — уже в десятый раз подтверждала Лесава.
— И сам он красивый, — сказала Премислава, снимая одни бусы и надевая другие. — Не такой красивый, как брат его младший, но тоже ничего.
— Да, ничего, — сдержанно сказала Лесава.
А про себя добавила: во сто крат красивей, чем младший. Суровое лицо у старшего, но видно в нем благородство и мужественность. Холодны глаза, как сталь, которую куют на княжеской кузнице, но была в них такая прямота и твердость, что хотелось поклониться и сказать: «Веди, и я пойду за тобой!»
— Приходи сегодня, Лесава, — позвала Премислава. — Будем шить и песни петь — прощаться со мной будут. А завтра сговор.
— Приду, — пообещала Лесава, — приду.
Невеста не понравилась Белогору с первого же взгляда. И дело даже не в лице, на котором конопушки были тщательно замазаны какой-то мазью, а щеки ярко нарумянены. И не в плотно сбитой фигуре. Глаза не понравились.
Была в них какая-то настырность, какая-то… Белогор поискал слово… опытность. С прищуром смотрела невеста на него, хоть для вида иногда и опуская глаза в пол, пристально смотрела. Как на коня, которого на базаре покупает. Оценивающе как-то, сравнивающе. Нет, конечно, Белогор не настаивал, чтобы его будущая жена была невинной, но и гулящую тоже вводить в свой дом не хотелось.
— Ты, Белогор Яромирович, подумай, — сказал ему хозяин, усаживая жениха после возвращения из баньки рядом с собой за стол. — Неволить не буду. Да, был у нас договор с батюшкой твоим, чтобы детей поженить. Но жить-то тебе. А с нелюбимой женой жить — это и врагу не пожелаешь.
И вздохнул Тихомир тяжело, словно сам на себе такую беду испытал. А Белогор нахмурился. Слово он родителю перед кончиной давал: что женится на той, которую с младенчества выбрали ему. Да и не простой это брак. Союз это нерушимый между светличами и древличами. И так сколько крови было пролито в боях, сколько копий поломано, сколько баб вдовами стали, а девицы женихов лишились. А брак, богами освященный, должен был дать мир и покой двум племенам. Так что непросто было Белогору от своего слова отступиться: на одной чаше было его личное счастье, а на другой счастье всех подданных.