Вот и сейчас почувствовал князь, что тонет. Слушал, как веселая девчонка брату его от ворот поворот давала, посмеивался для вида, а сердце так и замирало от непонятной тоски и восторга. И отъехал Белогор от греха подальше — зачем же сердце бередить понапрасну да голову себе дурить.
А когда стал брат ему со смехом рассказывать, как сбежала от него красотка в лесу, словно лешачиха это была или ведьма лесная, то с сожалением подумал: прав Буеслав, не бывает среди обычных людей существ таких. Наваждение, видимо, это было. Или показалась им для смеха богиня Леля. Недаром не шла девушка, а плыла над травой, недаром шепталась она с красодневом, и загорался тот золотыми огнями. Показалась Леля, душу разбередила, а сама улетела в звонкое небо птичьим пением, рассыпалась по полянкам нежными незабудками, растаяла в лесном ароматном воздухе. Ау, Белогор, ищи свое видение по лесным чащам, майся душными ночами от сердечной тоски, сжимай до боли в кулак пальцы, сквозь которые просочилась сказка. Просочилась и улетела. Без возврата.
— Дочь у меня одна, Белогор, — гнул свою линию Тихомир. — И больно мне будет знать, если возьмешь ты, кроме нее, и других жен. Нет, ну, разумеется, если наследников жена не принесет, это другое дело, а так…
И Тихомир опустил голову. Белогор нахмурился. Понимал он князя светличей, ох как понимал. Тот же все ему отдавал: и дитя свое единственное, и землю свою, и народ свой. Может, поэтому и к Роду еще не ушел, что держало правителя светличей на земле беспокойство за дорогих ему людей.
— Вы хотите, Тихомир Остромыслович, чтобы я перед богами поклялся других жен не брать? — верный привычке все говорить прямо, поинтересовался Белогор.
— Тяжелая это клятва, Белогор, — вздохнул князь. — Да и шапка княжеская тяжела. Как неволить могу…
— Хорошо. Будет вам клятва, — тряхнул кудрями Белогор. — Будет.
И в душе у него все сжалось.
— А раз так, — повеселел Тихомир. — То завтра на заре в капище Даждьбога и принесешь свою клятву. А там после обрядов положенных и свадьбу сыграем.
Склонил голову Белогор. Ох и нерадостная будет эта свадьба. Но разве мы рождаемся в этой жизни для радости, а не для долга перед людьми и богами?