Хотела было Лесава ответить княгине, но промолчала: и вправду — не будет ей покровительства, может и до беды дойти. Недаром на нее в селе косились. Да, многие любили, но еще больше было тех, что косились с подозрением. Побаивались, за спиной шептались. А дедушка старенький ей не заступник. И если бы не было князева заступничества, то не выгнали ли бы Лесаву из племени? Не сказали бы ей: иди, лесная ведьма туда, откуда взялась? А то еще что похуже сделали бы.
— Я подумаю, — тихо сказала почти уже согласная Лесава.
— Жду тебя на пиру, — твердо сказала княгиня, вставая. — В баньку пойдешь вместе со Славой, а там мы вас и поменяем.
«У нее все уже продумано. И отказа она не примет», — сделала вывод Лесава и низко склонилась перед уходящей из избы княгиней.
— …Много лет здравия! И пусть будет ваша жизнь похожа на гладкую дорогу, бегущую между цветущих лугов. А любовь ваша будет такой же крепкой, как этот напиток.
Лесава протянула жениху чару. Медовый настой пил по традиции жених. Делали его на тайных травках и держали в дубовых бочках, пока не становился он крепости отменной. Давала же чашу обычно сестра невесты, но у Премиславы не было сестер, поэтому Гордяна попросила поднести чашу Лесаву. Руки девушки, когда она передавала чару, дрожали. Но смотрела она в глаза жениха прямо, не отводя взгляда.
Готова ли ты, Лесава, возлечь сегодня с этим мужчиной на ложе, спрашивала она сама себя. Стать тайной женой, да еще и на одну ночь. А потом навсегда уйти в тень, унеся в душе сладкие воспоминания и горечь понимания того, что все это лишь морок? Понимание того, что любил тебя этот мужчина, принимая за другую, за свою невесту?
Но посмотрела Лесава в серьезные глаза князя и поняла, что да, готова. Правду говорила Гордяна: порой за одну ночь можно отдать все. Строго смотрел на нее Белогор, но показались Лесаве в его взоре те же затаенные желания, что жгли и ее, а когда, принимая чашу, чуть коснулся мужчина руки Лесной девы, то словно искрами ее обожгло. Покраснела Лесава, отвела взгляд от Белогора, но успела поймать ехидную усмешку Премиславы. А Белогор, поклонившись в свой черед, выпил чару.
— Что-то нынче все напитки горчат, — улыбнулся князь Тихомир. Лесава закусила губу.
Ревность — она как паук: не успел заметить, как оплела всю душу. И жалит она ядом. Но не имеет права Лесава ревновать. Не ее это князь и никогда ее не будет.