Избу любезнейшим образом предоставил
староста деревни, как только выслушал буквально исходящую навзрыд
бойкую мелкую. Та с таким проникновением расписала боевые подвиги
защитников рубежей дальневосточных, что староста чуть сам к ним
рекрутом не подался, лишь бы славою ратною блеснуть, и искупаться в
сладостных речах народной молвы.
Комната небольшая (изба также далеко
не хоромы), но в ней без труда поместилась кровать, прикроватный
столик, табурет и платяной шкаф. У подножия кровати стоял добротный
сколоченный сундук, в который от греха подальше убрали всё, что
сняли с пришлого мага.
Он, откинув подушку к изголовью
кровати, полулежал в постели, для приличия накинув одеяло до пояса.
Мог бы такими мелочами и не заморачиваться, но его, раздев, омыв и
перебинтовав, одеть обратно не удосужились. Впрочем, уж на это-то
ему точно плевать: когда вышел живым из сатанинской молотилки,
такие низменные мелочи больше не представляют хоть сколь бы то ни
было значимой моральной ценности. Об этом задумываешься только
тогда, когда переступаешь порог жизни и смерти.
Низкорослая спутница, нагло игнорируя
наличие в комнате стула, забралась на кровать и сидела на коленях у
него в ногах, мрачно сверля своего командира взглядом. Девушка изо
всех сил старалась выглядеть максимально грозно и строго, но вместо
укора в её глазках читались лишь неописуемая благодарность и
радость.
Ей компанию составляла боевая жрица:
капеллан стояла на своих двоих перед кроватью, и не скрывая улыбки
созерцала представление.
– Ну? – угрюмо процедила первая. –
Долго ещё молчать будешь?
Раненый усмехнулся.
– До тех пор, пока не спросят.
– Не увиливай! – лязгнула она.
Ну, наверное, ей показалось, что она
лязгнула. На деле же её голос мало чем отличался от тявканья
молодого щенка. Так что, можно, наверное, уточнить, что она
«вякнула». Впрочем, командирских ноток это ни разу не умаляет.
– Ты на кой хер полез под огонь?! –
вспыхнула она. – Совсем мозгов лишился?!
Эка, как её проняло, однако. Того и
гляди, с кулаками полезет.
Да, ну и пусть лезет, на самом деле.
В ней же дури – ноль целых и хрен десятых. Мелкая, до полутора
метров с кепкой в прыжке. Тощая, худая, компактная. Хотя это не
мешало ей в бою на сопках раздавать лещей направо и налево, нагибая
всё, что дышит и шевелится. Что не дышало и не шевелилось – она
шевелила и всё равно нагибала.