Я в замешательстве и полном непонимании происходящего.
— Мира, я считаю, ты одна можешь помочь моему Глебу. Не торопись
с ответом, только…
— Что?
— Не заставляй меня долго ждать.
***
— Вы сумасшедший… — не уточняю, а констатирую факт.
— Мира, я просто старый и очень сентиментальный. Не могу
смотреть на то, как мой близкий человек, крестник, гробит себя. Он
стремительно несется под откос.
— Туда ему и дорога, — выпаливаю то, что уже давно заворочалось
смертельной коброй в груди.
Не умею я затаивать злобу. Вываливаю ее моментально и потом
всегда жалею, что я такая прямолинейная дура.
Зачем? Кому сдалась моя правда в этом несовершенном мире?!
— Ты его не знаешь.
— Разве? Евгений Семенович, давайте откровенно. Вы очень
обеспеченный и влиятельный человек, — сердце стучит о ребра, и язык
не слушается совсем. — Почему ваш любимый родственник не может
нанять вам частную сиделку? В конце концов, самостоятельно
ухаживать за вами, дома, а не в больничных стенах.
— Мира, все не так. Глеб запутался, и я нашел эффективный
способ.
— Приставить к нему волонтера в лице меня?
— Пусть так, девочка. Но разве ты не хочешь помочь своей матери?
Ты играешь со мной в шахматы, гуляешь, веселишь. По правде, я к
тебе прикипел всей душой… и прошу о помощи, предлагая взамен
спасение для твоего близкого.
— Никто не гарантирует успеха. Все это так случилось внезапно…
Обследования покажут лишь часть картины, а путь к выздоровлению
может затянуться на годы…
— Мира, но разве можно упускать такую возможность?
Я чувствую, как Малышев умело подводит меня к нужному для него
решению. Я сопротивляюсь изо всех сил, отчаянно на мой взгляд
выставляя племянника Евгения Семеновича в самом неприятном виде. Я
разрываюсь на нескольких работах, коплю на лечение для мамы, а
какой-то мажор не ценит единственного родственника. Разве такой,
как он, достоин спасения?!
И когда я уже открываю рот, чтобы отказать Малышеву и уйти с
гордо поднятой головой, слышу голос мамы:
«Мирочка, цветочек мой, никогда не бросайся помощью свыше.
Гордыня плохой советчик».
Она это повторяла, сколько я себя помню, что заставило ее так
думать, мама никогда не рассказывала.
Немая сцена словно из кинофильма. Я стою гордая и неприступная,
и мой «поклонник», инвалид, осознавший, что что-то сделал не так в
своей жизни, раз все пошло совершенно не по плану.