Не меньший интерес возбудило во мне описание суровых берегов Лапландии, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландии, Гренландии – необозримых пространств северного пояса, угрюмых пустынных стран, где свили себе вечное гнездо холод и снег. Об этих мертвенно-белых пространствах у меня составилось своеобразное представление, неясное, смутное, как большинство представлений, зарождающихся в детском мозгу, но полное какой-то особенной прелести. В этой книге были картинки, и все в них получало в моих глазах особенное значение: и утес, одиноко возвышающийся среди пенящихся волн, и обломки разбитого судна на пустынном берегу, и холодные призрачные лучи лунного света, пробивающиеся из-за туч и скользящие по мачтам потерпевшего крушение и медленно идущего ко дну корабля.
Не могу выразить, какое чувство возбуждала во мне картинка, на которой было представлено тихое, уединенное кладбище с надгробными надписями на памятниках, маленькая калитка, два дерева, низкий горизонт, ограниченный полуразрушенной оградой, и над всем этим серебристый серп месяца, возвещающий наступление ночи. Два корабля, застигнутые безветрием на совершенно неподвижном море, казались мне заколдованными морскими чудовищами. Из каждой картинки мое воображение извлекало целую захватывающую историю, такую же таинственную, как сказки Бесси, которые она рассказывала нам иногда долгими зимними вечерами, когда ей случалось быть в хорошем расположении духа. Обычно посреди детской ставили стол, на котором Бесси неторопливо разглаживала кружевные воланы платья миссис Рид и укладывала оборки ее ночных чепцов, а мы сидели вокруг и завороженно слушали ее удивительные истории, старинные сказки и баллады.
Сидя у окна с огромной книгой на коленях, я была счастлива в тот день – счастлива по-своему. Я боялась только одного – чтобы кто-нибудь не нарушил моего уединения. К сожалению, мои опасения оправдались слишком скоро. Дверь в столовую открылась. – Эй! Госпожа мечтательница! – послышался голос Джона Рида, затем последовало молчание – он, очевидно, был удивлен, не увидев никого в комнате. – Где же она, черт возьми? Лиззи! Джорджи! – крикнул он с испугом. – Джейн здесь нет. Скажите маме, что она убежала под дождь – маленькая обезьяна!
«Хорошо, что я спустила занавеси», – подумала я, страстно желая, чтобы он не открыл моего убежища. Ему самому и не удалось бы его открыть – он не отличался особенной наблюдательностью и сообразительностью, но Элиза, просунувшая в эту минуту голову в дверь, сразу сказала: