Лёник то и дело убегал в туалет, хватая перед этим со стола салфетки, там, в туалете, дабы не забыть спьяну, записывал имена, адреса, явки. Возвращался, будто бы поблевав, наливал по стакану портвейна и говорил, понижая голос: «Ты поручишься за меня? Хочу вступить…» – «Ну, не знаю. У тебя репутация…» – «Какая репутация?» – пугался Лёник. – «Ты же пижон, меломан. А там серьезные ребята. Конспирация…» – «Я нем как рыба. Чтоб мне сдохнуть!..»
Через пару дней его сокурсников одного за другим начали тягать во второй отдел. Вернулись не все. Троих куда-то увезли. Потом выгнали из университета. Его не тронули. Такая была шутка. Лёник после этого звал повторить попойку. «Нет, не могу. Зубрить надо. Запустил…» – «Когда меня примут?» – «Велено лечь на дно…» Так вот он играл. Сейчас бы покаяться перед теми ребятами. Но кто знал, что дурни-гэбэшники воспримут шутку всерьез…
Придумал он, кстати, и название для подпольной организации – «Новый фейерверк». Почему «новый»? Подразумевалось, видимо, что был еще и старый…
Дэзи берет своими маленькими ручками его рябую как надутая перчатка лапу, отворачивает пальцы-сардельки, рассматривает курганы и траншеи его ладони, ноготком ковыряет черную занозу, сто лет назад застрявшую у него под кожей. Бросает, спрыгивает с коленей деда, идет в дом. Возвращается с иголкой, снова влезает и начинает ковырять пергамент его ладони. Он терпит. Он чувствует боль, но она где-то там вне его тела… Дэзи упорна – раскопки затягиваются. Он терпит. Появляется темная капелька крови. Заноза зарывается еще глубже в курган…
В молодости, думает он, так страшатся старческой боли, полагая, что возраст – это нестерпимая пытка. Не обязательно. Совсем не обязательно. Старость почти всегда бесчувственна. Боль неощутима, она покидает тебя и твою душу. Ты воспринимаешь себя, как нечто инородное, не долженствующее присутствовать в мире, где царит мука человеческая, бесконечные терзания неудовлетворенностью.
Дэзи втыкает иголку в перила. Размышляет. Пытку надо разнообразить. Может, раскалить иголку над пламенем?
– Давай теперь я тебе, – произносит он ворчливо. – Вгоню иголку в твою задницу.
– Ты что?! Совсем обалдел? – Она спрыгивает, подтягивает шорты и понуро бредет в глубину сада. Ей скучно.
Еще совсем немного, думает он, глядя ей вслед, она станет человеком, женщиной, попадет в водоворот жизни. Потеряет свободу, будет пребывать в бесконечном плену желаний. Мало кому удается освободиться от этого тяжкого груза. Он давит. Иных расплющивает, превращая в уродов. Это продолжается почти всю жизнь. Лет с двенадцати и до семидесяти. А то и больше. И мало кому доводится почувствовать освобождение. Кое-кто обретает его только со смертью.