Анюта была без шапочки, и хотя Герману это не нравилось, он, как всегда, не сумел настоять на своем. Хвост ее темных волос расцепился и теперь развевался сзади, почему-то при виде этой смолянистой гривы приходило на ум сравнение с хвостом русалки. Она была в эти минуты дочерью морского царя, принцессой чистой воды. Однако Герман царем себя вовсе не ощущал. Глядя в эти минуты на Анюту, он думал, что мог бы сам в такую влюбиться, если бы не был ее отцом.
В смежном зале были устроены каналы без начала и конца, петляющие между колоннами, уходящие в тоннели и пропадающие в узких гротах, через которые вниз падали водопады, странным образом возвращающиеся куда-то наверх. Анюта без конца пыталась убежать, вырваться, спрятаться и заставить остальных себя искать. Двое мужчин и один мальчик ее догоняли, выбиваясь из сил. Отец и сын Лапушинские при любой возможности старались оказаться рядом с Анютой, плыть по обеим сторонам от нее, изображая пароходы и подавая гудки, шлепая по воде колесными плицами. Анюта вырывалась вперед, начиналась бесконечная гонка. Антон отставал, но из кожи вон выскакивал, нагоняя Анюту, и когда догонял, всеми силами пытался переключить внимание ее на себя, шумно прыгал с барьера, поднимая фонтаны брызг, метясь при этом, чтобы брызги попали в лицо отцу. Орал громче всех, то и дело перерезал отцу путь, мешая ему плыть, хватал за ноги. Они, отец и сын, гнались за каравеллой, они были кораблями – стопушечным фрегатом и легким бригом, оснащенным несколькими мортирами. Они были пиратами Карибского моря. Они мечтали взять каравеллу на абордаж. Но каждый в отдельности. Друг друга при этом они предпочли бы потопить. Борис отпихивал Антона, наконец, что-то вывело его из себя, он по-настоящему разозлился, схватил пацана за голову и надолго опустил в воду. Антон нахлебался, никак после этого не мог откашляться, на глазах у него появились слезы, но благо в водной стихии этого никто не заметил. Кроме Германа.
– Ты как маленький, Борис, – сказал он, когда они оказались на берегу.
– Да ладно, дай повозиться с малышней.
Он сам был в этот момент малышней. Он не сводил глаз с Анюты. В его поведении ощущалась и радость, и смятение, что-то похожее на ревность, затаенная тоска, ему безумно хотелось поменяться с сыном годами, но при этом стать еще и чуть старше – года на три-четыре, не больше. Хотя, конечно, сын был тут ни при чем, просто хотелось быть ближе по возрасту к Анюте.