– Разве Николай хочет у тебя что-то отнять?
Константин обиженно засопел: хочет! Уже взял корону, хотя должен был струсить и обосраться 14-го. Этого Жанетте муж, конечно, не сказал. Знал, что она с его братцем давно спелась. В прямом смысле. Когда аккомпанировала на фортепьяно. А Никс тянул арии. У него голос недурен. Хитрец! Сумел змеей заползти даже в чистое искренне сердечко невестки. Ну да он, Константин, его насквозь видит.
Единственное. Последнее. Он хочет остаться тут. И чтобы ничего не менялось. Хоть кулаком по столу стучи!
– Послушай, Жансю. – Муж грузно перевернулся на живот, даже стали видны рыжие волоски на необъятном брюхе под задравшейся рубашкой. – Я забочусь только о нашем благополучии. Николай со своим желанием во что бы то ни стало, немедленно короноваться – ему угроза.
– Но почему? – Женщина хлопала удивленными глазами, ее ресницы загибались настолько, что касались век. – Разве он отзывает тебя в Петербург? Снимает с должности? Скажи, что не поедешь. Здесь наш дом. Ты останешься, хоть частным лицом.
«Глупая, конечно, не поеду!»
– Никс вовсе не снимает меня с должности. – Цесаревич вновь повернулся на спину, одной рукой обнял супругу, приспособив ее голову у себя на плече. – Нет, не снимает. Да ему и не по силам. Но, как только он коронуется, мне станет здесь тесно. – Константин запустил два пальца за ворот ночной сорочки, тугой, как у мундира. – Из Петербурга понаедут новые люди. Его люди. Те, кому он доверяет, а я – нет. – Цесаревич продолжал обиженно сопеть. – Здешние жалобщики начнут с прошениями бегать в Россию, а не ко мне. Ведь на меня же и жалуются!
«Но ты подаешь им изрядное число поводов», – вздохнула Жанетта.
– Пока Никс занят делами дома, пока он вдалеке и как будто не имеет к Польше никакого отношения, – гнул свое великий князь, – оно и хорошо. Его здесь никто особо не считает властелином, и к нему никто с наветами на меня не обращается. А там… – Муж махнул в воздухе деревянной негнущейся ладонью. – Сама увидишь, что будет. Соберет мешка три возмущенных писем, предъявит мне и отошлет отсюда. Заставит жить безвылазно в Стрельне, – Константин затосковал. – Запрет, как медведя в зверинце. Ключ оставит у себя. И будет пускать тебя только по воскресеньям. Со мной такое уже было! Когда меня оклеветали, будто я убил ту женщину… француженку, Араджио…