И весь город поверил! А это не я, не я! – Он чуть не заплакал. Такой большущий. Пятьдесят лет, взрослый человек. Остатки волос торчком, пузо на одеяле, как арбуз, ноги-столбы, а хуже ребенка. – Ведь ты веришь мне?
– Конечно, верю. – Жанетта обхватила его всклокоченную голову. – Если бы не верила, как бы пошла замуж?
«Да ты и мухи не обидишь, мой дуралей! Только с виду грозный. И этим-то видом вкупе с дурными привычками все пользовались, чтобы выставлять тебя чудовищем. Больше не дам!» – Жанетта ласково поцеловала мужа. Какая гадкая у него все-таки была мать! Столько любви, столько нежности в этом человеке, и все никому не нужно! Другие качества нужны на троне? Так он и не хочет на трон! Хочет только, чтобы его оставили в покое.
– Ты действительно полагаешь, что коронация Николая опасна для нас? – переспросила жена.
Константин замотал головой.
– Не опасна. Нежелательна. Потому что в конечном счете все сведется к одному: как заставить меня покинуть Варшаву? А я уезжать не собираюсь. Так-то. – Он сел в кровати, все еще что-то ворча не то на брата, не то на апрельский холод. – Сегодня вечером придут Фикельмоны. Надо принять их как можно любезнее. Он – новый австрийский посланник в Петербурге. Вена отнюдь не заинтересована в том, чтобы Николай вмешивался в мои польские дела со своей императорской меркой. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы уверить эмиссара Меттерниха: я ему не враг. А ты займи его супругу. Помни, что она – внучка Кутузова и будет весьма влиятельна в Петербурге.
Жанетта вздохнула. Вновь ей, скромнейшему созданию, предстоит играть роль супруги первого лица Польши, властной и знающей себе цену светской дамы… Она этого терпеть не может.
* * *
Как одеться на званый вечер в самом узком кругу? Дарья Федоровна с утра примеряла то одно, то другое. Слишком ярко – только для Неаполя. Слишком чопорно – только для Вены. Слишком пышно – на бал. Слишком строго – в церковь. Наконец, было выбрано голубое платье из шелкового репса с большим полупрозрачным кружевным воротником, наподобие косынки прикрывавшим плечи.
Великокняжеская чета, вернее цесаревич и его непонятная супруга, принимали посла в Бельведере. И сразу, при одном взгляде на мягкую, облаченную «по-домашнему» – в белое муслиновое платье – княгиню Лович, у посланницы отлегло от сердца: исчезла малейшая скованность. Милейшее создание! Такая тихая, словно вода, защищенная от ветра, – ни одно душевное движение не сминает гладь, не поднимает со дна мути.