Вадик осторожно сунул в карман темно-синюю книжицу и свернутые вдвое цветные бумажки с благородным ликом стареющей женщины, а капитан начал прощаться:
– Ну, давай, удачи тебе, – дружески похлопал он раненого по плечу и кивком дал понять спасателям, что можно покинуть корабль.
– Put the oxygen mask on him[4], – раздался у изголовья Вадика все тот же начальственный голос.
Матросы торопливо разошлись по своим штатным местам. Только Вася, лучший друг и собутыльник Вадика, понуро побрел за старпомом, виновато опустив глаза. Возле самого трапа он было обернулся на дружбана и махнул на прощание рукой, но тот уже устало прикрыл глаза.
Под лучами непривычно жаркого для Британии августовского солнца плавилась палуба корабля, но морской ветерок не давал перегреться. С каждым вздохом боль все больше отступала, а еще Вадик успел заметить, как Васина физиономия расползалась в стороны и плющилась улыбкой.
Случилось это в Северном море, у восточного побережья Великобритании. На ту пору шло третье плавание Вадика на торговом судне «Блюинграхт». Он уже давно привык к его то ли шведскому, то ли немецкому названию, к беспошлинному «удобному» флагу какого-то островного государства, под которым они ходили, к табличкам на японском языке. «Конечно, японские иероглифы! – заверил его бывалый моряк Вася. – Судно-то построено в Японии. Мадэ ин Джапан!» А потом, раскрасневшийся, он, всякий раз энергично и щедро жестикулируя, в красках расписывал, как по дороге в Шанхай «Блюинграхт» арестовали, и почти два месяца они болтались в порту Китакюсю на севере японского острова Кюсю, пока хозяин судна, проживающий на Мальте, улаживал с местными властями все вопросы. «Нам-то какая разница, – деловито заканчивал Вася свое полудетективное повествование, – где судно построено, кто хозяин – лишь бы денежки шли. Главное, экипаж у нас русский. А то, знаешь, как бывает? Поставят старпома или капитана немца… Им русской души не понять!» – о чем-то своем многозначительно хмурился Вася и умолкал. «Ну, хайку месака»[5], – частенько добавлял полиглот Вася, поднимая утопающую в огромной ладони свою «фирменную», расписанную под хохлому, деревянную стопку с разбавленным спиртом.
Вадим Щербаков в торговый флот попал, можно сказать, случайно. Родился он и вырос в небольшом северном поселке – в Чалне. Вроде и не самая глухомань, до карельской столицы, Петрозаводска – рукой подать, но с работой там было действительно глухо. Только вальщиком леса в поселке и можно было устроиться – и то по великому блату. Так что места в бригадах передавали по родственной линии от отца к сыну, за работу держались. А Вадик рос без отца, не от кого было получить такое «наследство».