Разумеется, баночка с содержимым, изрядно пованивающая к тому
времени, было брезгливо выброшена на помойку, а когда на вечерней
проверке был задан вопрос, кому принадлежит эта гадость, друзья,
тут же попытались что-то вякнуть на счет того, что это очень нужная
в хозяйстве вещь. Правда, после того, как старшина зачитал состав
этого вещества, один из дружков, тут же сорвался со всех ног в
туалет, удерживая возле своего рта ладонь. А второй уже со
следующего дня долго светил фонарями на обеих глазах, рассказывая
всем, как упал с лестницы, наступив на кусок мыла. Дружба
разумеется с того дня, тут же сошла на нет. (Кстати реальная
история)
Конечно ничего жевать Рахмаджон не собирался, но узнать зачем
его позвали было любопытно. Тем более, что хоть его и не подпускали
к торговле одеколоном, у него все же была надежда, и потому во
внутреннем кармане гимнастерки, все же лежал флакончик «Сирени».
Разумеется, это был не «Тройной одеколон», но выручить хотя бы пять
рублей, он все же надеялся. А там лиха беда начало. Вот только
стоило ему слегка согнуться, как он услышал странный вопрос, от
сидящего возле самой решетки, к его удивлению, прилично, в отличие
от всех остальных, одетого зэка приятно пахнувшего дорогим
одеколоном.
- Скажи мне мой юный друг. Ведь дважды, два – четыре?
- Да, - несколько удивленно, но уверенно, ответил солдатик.
- А два плюс два, тоже четыре?
- Конечно!
- А три плюс три шесть?
- Разумеется.
- А почему тогда трижды три девять?!
От последнего вопроса Рахмаджон прекрасно знавший таблицу
умножения, сложения, и даже когда-то в школе легко возводил числа в
степень, впал в ступор, не понимая почему такие разные ответы. И
поэтому не успел даже вскрикнуть, когда дверь, ведущая в камеру,
вдруг окатилась в сторону, а Рахмаджона схватив его за руки и полы
шинели втащили в камеру. Мгновение спустя он почувствовал сильный
удар по голове, и потерял сознание. Здесь его быстро освободили от
ремня с пистолетом и шинели. Связали руки шнурками от обуви, в рот
затолкали, какую-то вонючую тряпку, и тут же засунули бедного
солдатика под нижнюю шконку, к обитающему там, опущенному -
Анке-пулеметчице. Разумеется, последнего звали как-то иначе, но для
Рахмаджона, это не имело особенного значения.
Между тем, его шинель, перепоясанная ремнем с кобурой, правда
уже без пистолета, была напялена, на другого обиженного. И он был
выпровожен в коридор, где вскоре и занял место в его конце, у двери
со стеклянным полотном, закрывая своим телом весь вид, на
коридор.