Однако иллюстрации
каким-то чудом уцелели. Грубые рисунки, в двух-трех штрихах раскрывающие тайны
пергаментов, весьма неоднозначно описывали некие ритуалы трех ведьм.
Да-да!
Именно ведьм!
Волшебниц!
Ворожей!
Оккультисток!
Сомнений в этом никаких
быть не могло. Эти кельтские листы рассказывали, по всей видимости, о каком-то шабаше.
О принесении чего-то в жертву. Но самым детальным был рисунок, ярко
демонстрирующий как три женщины – кем бы они ни были! – смешивают что-то в
чаше, используя то ли какие-то палочки, то ли очень тонкие маленькие ножи, а
потом дарят эту чашу каким-то существам в длинных плащах с капюшоном.
Оливер никогда не верил
ни в ведьм, ни в магию, но отрицать теорию их существования не стал, наученный
горьким опытом. Если уже в городе и творится какая-то необъяснимая чертовщина,
то меньше всего он будет удивлен тому, если за всем этим будут стоять именно
ведьмы.
Селестина…
Регина…
Их уже можно отнести к
ведьмам. Особенно, если учесть тот факт, что эта парочка уже регулярно
подбрасывает в его магазин свои амулеты и рисует странные символы на стенах и
мебели в антикварной лавке.
Ко всему прочему,
Оливер понимал, что записанные задним числом воспоминания о незнакомцах, как о
людях, которых почему-то знаешь всю жизнь, уже ломали все его устои.
Магия…
Она имеет место в этом
непростом расследовании.
И как бы Оливер не отпирался,
признать сам факт того, что магия и колдовство существуют, ему пришлось.
«Однажды я докопаюсь до
сути происходящего…» – пообещал себе парень, разгребая бумаги.
Вот только…
Получится ли у него
это?
После начала
параноидального наблюдения за городом, от которого у Оливера мурашки бежали по
коже, старьевщик, утопая в ночных кошмарах, стал просыпаться далеко не в своей
постели. К странному зову во сне неких чудовищ, преследующих его, которых
парень все никак не мог разглядеть в гуще густого, плотного тумана, добавился
нездоровый лунатизм.
И с каждой ночью
состояние Оливера все ухудшалось и ухудшалось...
Кошмары казались
старьевщику все более реалистичными, внушая ему сильное ощущение обреченности и
неистовое чувство страха, заставляя его с криками просыпаться где-то на улице.
Все дальше от дома.
Первый такой пугающий
опыт произошел спустя три дня после того, как Оливер ошпарил руку кипятком.
Плотный, удушающий кошмар, где коварное нечто зовет парня по имени, с каждым
разом все больше и больше наводил страх на молодого старьевщика. А еще более
пугающее пробуждение на пустынной улице ночного города заставляло все его нутро
уходить в пятки и дрожать от ужаса.