— Приходилось пользоваться? —
спрашивает седовласый, кивая в сторону трости.
— Да, — отвечаю я, — было пару раз,
пригодилась, ну… и… всяких разных можно, если что, огреть по голове
набалдашником. Он у меня тяжелый, из серебра. Мало не
покажется.
Я сам не знаю, зачем я всё это
рассказываю седовласому. Скорее всего, я просто хочу разговорить
этого человека. Да и человека ли?
— Простите, — я стараюсь быть
максимально вежливым, — а с кем я имею честь?
— Зовите меня Распорядителем, —
отвечает седовласый, — этого будет достаточно.
— Хорошо, — отвечаю я, хотя внутренне
мне это и не по душе. Не люблю общаться с людьми, не зная их
имени.
— Я знаю, что у вас ко мне накопилось
множество вопросов, — говорит Распорядитель, — и я отвечу на все из
них, но только, по очереди. Начинайте!
Я делаю глубокий вдох. Выдыхаю и
спрашиваю:
— Я умер?
— Да, — отвечает седовласый.
Ну, в принципе, я и не ожидал от него
другого ответа. Поэтому я воспринял известие о своей смерти
довольного легко.
— Где я нахожусь? Что это за
Перекрёсток Миров?
— Это место, — начинает
Распорядитель, — где решится ваша дальнейшая судьба.
— Я правильно понимаю, — я деланно
улыбаюсь, — что здесь вы определите, куда меня отправить, точнее, —
мою бессмертную душу, да? В ад или в рай?
Седовласый улыбается одними глазами,
а потом машет рукой.
— Оставьте! Ни ада ни рая не
существует! По крайней мере в том виде, о которых вы слышали в
своём мире.
— В моём мире? — переспрашиваю я. —
Позвольте, а где, тогда, я сейчас нахожусь?
— В мире… — седовласый опирается
руками на стол и наклоняется над столешницей, — который отстоит от
вашего на многие тысячи лет тому вперёд!
Я чувствую себя так, словно я
пропустил удар в челюсть пудовым кулаком, какого-нибудь бурлака или
портового грузчика.
Меня чуть качает в кресле. Я ослабляю
галстук на шее и, немного придя в себя, хрипло спрашиваю:
— А какой сейчас год?
— Сейчас, — Распорядитель произносит
это с торжеством в голосе, — шесть тысяч восемьсот семьдесят пятый
год, если считать с вашего времени, но и это — не совсем точно. У
нас теперь принято считать до и после Великого Сдвига Миров! А оно
произошло, даст бог памяти, — седовласый морщит лоб, — а! Вот! В
три тысячи двести двадцать седьмом году!
Я чувствую, что кресло, на котором я
сижу проваливается, куда-то в бездну. Я сглатываю вязкую слюну. До
белизны в костяшках сжимаю подлокотники и, с трудом, произношу: