Тренер сочувственно вздохнул. Виктор Михайлович был
замечательным учителем. Никто не знал его точный возраст, но, судя
по залысинам у него на голове и седым бровям, ему уже давно
перевалило за полтинник. Кажется, Виктор Михайлович и сам был
сведущ в своих недостатках, потому что почти никогда не расставался
с кепкой. Был он мужчиной статным, а тех, кто сутулился, любил бить
по спине, напоминая о том, что фехтование — это не просто спорт, но
ещё и искусство: «Люди приходят на соревнование как в картинную
галерею. Важно, чтобы спортсмены держались соответственно и не
нарушали эстетику боя», — говорил он. По этой причине Виктор
Михайлович был очень строг в отборе учеников. Лентяев он не приял,
а те, кому всё же удавалось зачислиться в группу, около года
занимались гимнастикой, то есть — «учились владеть своим телом».
Немногим хватало на это терпения. Так и ни разу не взяв в руку
рапиру, они уходили ни с чем. Тренер комментировал это так: «Раньше
воины годами совершенствовали тело прежде, чем выйти на бой.
Современная молодёжь обленилась. Может и к лучшему, что они
отчислились. С таким упорством им только в компьютерных играх
сражаться».
— Простите, тренер, — сказала Маргарита, — впредь я больше не
буду разговаривать во время спарринга.
— Надеюсь на это, — кивнул тот и жестом поманил Маргариту и
Викторию за собой. — Итак, девочки, вы отлично сражались. Я уже
говорил, что вы мои лучшие спортсменки. Мне известно, что вы обе
мечтали попасть на областные соревнования, но, увы, я могу выбрать
только одну из вас.
Ковалёва осмелилась открыть лицо. Она не промолвила ни слова,
лишь вперила огромные слезливые глаза на Виктора Михайловича,
видно, не до конца растеряв надежду.
Повисла пауза.
Тренер прокашлялся и — о Боже! — снял кепку, чтобы проветрить
затылок. Решение было очевидным, но произнести его вслух оказалось
не так-то просто.
— Гхм, в общем, на соревнования поедет... Маргарита Фролова.
— Йес! — в голос возрадовалась та.
Словно распускающийся бутон Маргарита разгоралась румянцем, и у
Ковалёвой в голове крутилась одна единственная мысль: «Как бы
повырывать ей все лепестки?»
Виктория ничего не могла поделать со своей завистью. Она тоже
вся рдела, но рдела в лихорадочной ненависти, и это ни капли не
красило её.
Виктор Михайлович заподозрил неладное и добавил: