– Я желаю тебе добра, Данияр. Впрочем, у тебя есть своя голова на плечах, – сдался он. – Тебе с этим жить. Не мне, и даже не бедняжке Софии.
С этими словами Матвей ушёл, оставив меня с растревоженной душой. Будто улей палкой разворошил и съебался!
– Мисегәр*! – злобно выдохнул я, ударяя кулаком по стволу дерева, за которым стоял.
Моё внимание снова сосредоточилось на Софии. Картинка не поменялась: она сидела всё там же, смотрела всё туда же – в никуда.
Терпение лопнуло. Я вышел из укрытия и присел рядом с ней на лавочку. Снял с себя пиджак и закутал её в него. Она даже не шевельнулась, никак не отреагировав на моё поведение.
– София, давай поговорим? – предложил я.
– О чём, Данияр? – наконец-то повернулась и посмотрела мне в глаза своими потускневшими изумрудами. – Я всё слышала, о чём вы говорили с Матвеем. О чём мне разговаривать с тобой?
Я не знал, что ей ответить. Мне хотелось как-то расшевелить её, вывести на эмоции, чтобы увидеть, что она ещё способна почувствовать хоть что-то, в отличие от меня. Снова мысленно возрадовался, что не позволил изнасиловать Софию. Она бы тронулась рассудком окончательно. Я ещё не сломал её. Ведь нет?
– За что ты хочешь убить моего отца? Ты всё время молчишь или злишься на меня, но я не понимаю, за что? Расскажи мне, раз решил поговорить.
За то, что ты плоть и кровь Михаила. За то, что ты живёшь, а моя Эльвира мертва. За то, что убить тебя не могу и бросить не могу.
Лучше бы не спасал. Мои руки остались бы чистыми.
Будь проклят тот день, когда я решил похитить Софию. Именно тогда всё пошло через задницу.
– Ты правда хочешь знать, София? Что ж... – я сглотнул тяжёлый ком, вставший в горле, мешавший говорить.
Блять, не собирался ведь рассказывать?
Начал зачем-то подбирать слова, чтобы они звучали не так ужасно, когда я буду описывать Софии этот пиздец. Я не смогу смягчить вину Михаила, поэтому разбить розовые очки его дочери всё же придётся.
Правда об отце может окончательно её добить, но сил держать всё в себе уже не было. Пусть лучше София узнает правду от меня. Я смогу разделить с ней её боль. Во мне её уже столько, что берегов не видно.
Может, тогда она поймёт меня?
Мне нужно было это грёбаное оправдание, почему я с ней так обхожусь. Сама о том не подозревая, София возымела надо мной какую-то власть. Я рвался изо всех сил, пытаясь выбраться из этой паутины, но лишь плотнее в неё залипал.