что я тут
уже живу, я ни разу не видела, чтобы из него кто-то из домашних
что-то наливал и пил, только Эни и
грасБониза иногда использовали алкоголь
для пропитки пирожных, когда готовили. Что же произошло? Почему
дедушка в таком состоянии? Что-то случилось с грасБонизой или Фиолой? Почему-то сразу
представилось, как они поубивали друг друга в пылу ссоры, но где
тогда тела?
Отогнав от себя навязчивую картину странной женской драки, где
соперницы были в столь разных весовых категориях, я стала думать.
Единственный, кто мог бы прояснить что-то – это дедушка, но он
прояснить сейчас ничего не в состоянии. Фиола вечно
куда-то пропадала – от этой бабочки ничего иного и не ожидаешь, но
грасБониза – женщина ответственная. Если
она куда-то ушла, то обязательно должна была оставить записку.
Рассудив так, я повнимательнее обследовала гостиную, а затем и
кухню, и в кухне обнаружила записку. ГрасБонизу срочно вызвали в родной город по делу о
наследстве. Как я слышала из разговора Эни с
грасБонизой, когда та только приехала,
увольнялась она, чтобы сидеть с больной матерью. Да только мать
умерла через пару месяцев, вот грасБониза и смогла приехать к нам снова. А теперь,
видимо, что-то случилось, что её так срочно вызвали. Что ж, теперь
понятно, куда она пропала, но это никак не объясняет дедушкиного
состояния. Придётся как-то самой приводить его в чувство, или хотя
бы уговорить, чтобы он лёг в кровать и поспал. А завтра уже
поговорим.
- Дедушка! – тихонько позвала я деда, вернувшись к нему в
комнату. Не выдержав запаха перегара и паров алкоголя, раскрыла в
комнате окно – ненадолго, всё-таки уже зима, и на улице было в
районе плюс десяти примерно.
Дедушка Яков поднял на меня мутные глаза и произнёс:
- Эли! Эли, малышка... Ты меня простишь? Простишь ли ты меня
когда-нибудь?
- О чем ты дедушка? – присела я возле него на корточки, гладя
его по руке. – Мне не за что тебя прощать. Давай ты сейчас
поднимешься и ляжешь спать, ладно?
- Есть за что, Эли. Это я виноват... Я виноват... Я виноват...
Это я вас всех убил. Эли, ты простишь меня за то, что я убил
тебя?
Дед поднял на меня глаза, полные слёз, и у меня защемило сердце.
Он винит себя в гибели сына, его жены и ребёнка? Дедушка, между
тем, обнаружив во мне внимательного слушателя, начал говорить,
иногда сбиваясь на несвязные восклицания: